Людмила Грицай - Дорога в одиночество

— И как помогло? — спросил Владимиров.

— А помогло! — вдруг как-то резко отозвалась Татьяна. — На работу я вернулась. Разговоры по радио говорить — оно дело нехитрое, но и жизненный тонус все-таки повышает. Пусть остается. А вот Арсения Анатольевича я из дома сегодня же выгоню. Пусть идет на все четыре стороны.

— Не мне вмешиваться в ваши отношения с супругом, сожалею о вашем браке и все, — заметил Владимиров. — Подпишите вот этот документ и ступайте с Богом. Желаю Вам больше не теряться.

Кручевская сделала то, что он нее потребовал Владимиров. Резким росчерком подписала все бумаги, встала и пошла твердой походкой к выходу. Вдруг, как бы случайно обернувшись, она насмешливо спросила:

— А вы что поборник крепости семейных союзов, если сожалеете о моем браке? Или мой супруг произвел на вас впечатление несчастного всеми покинутого страдальца?

— Ваш супруг вел себя здесь по-разному. Но вину свою отрицал и, как показало время, был прав. А мы его подозревали, хотя он и проходил по делу свидетелем. Но ведь вы сами хотели, чтобы его арестовали? Не правда ли?

— Почему? — спросила Кручевская, слегка вздрогнув.

— Вы сделали все, чтобы появились улики о причастности вашего мужа к вашему возможному убийству. Теперь я полагаю, что вы не планировали это заранее. Возможно, когда сознательно порезались его ножом, тогда и пришло к вам это решение. Кровь на ноже ваша, пятна крови вы смыли не все, из дома ушли через чужой подъезд, никому ничего не сказали. Работой рискнули, лишь бы никто не узнал, что вы живы. Телефон ни разу не включили. Симку другую не купили, чтобы иметь хоть какой-то альтернативной источник связи.

— Я не знала, вернее, думала, конечно, но до конца не хотела, чтобы Арсения арестовали из-за меня.

— Почему же вы вернулись?

— Нужно было возвращаться. Я всегда понимала, что все мы трагически одиноки. Одиноки всегда. С рождения до смерти. И я наконец-то решилась погрузиться в это полное одиночество. Но знаете, оказывается, быть Робинзоном Крузо — это очень трудно. Ведь я там и телевизор смотрела, и «Маяк» наш слушала. Даже узнала о своем исчезновении, о розыске. Но страшно. Мысли такие депрессивные в голову лезут, смерть по темным углам мерещится. Как в детстве. Холодно. Темно. Как на острове необитаемом. Нет, человек должен жить среди людей. Трудно одному.

— Если трудно, учитесь жить среди людей, — отозвался майор.

Кручевская замолчала и, вздохнув, произнесла каким-то приглушенным тоном:

— Вы простите меня, ведь я и вам хлопот доставила. Но честно, больше не буду.

И с этим детским обещанием она покинула кабинет Владимирова.

Михаил Павлович позвонил вечером того же дня.

— Выражаю вам благодарность, майор! — проговорил он.

— За что же благодарность, дело-то закрыто, пропавшая нашлась живая и невредимая.

— Как за что? За профессионализм! Представляете, посадили бы мы с вами с СИЗО этого субъекта — а она возьми и найдись. Скандала потом не миновать. Извиняться год бы пришлось. А сейчас все в порядке. Муж проходил всего лишь свидетелем. Супруга нашлась — все и разрешилось. Да и вам хорошо. У вас теперь лишнего «висяка» не будет. Вообщем закон и порядок.

— Да какой уж закон. Этот Арсений Майский с законом не дружит. Он, конечно, жену не убивал, но привлечь его нужно, и привлечь сами знаете за что.

— Он не один такой. Много их за последние тридцать лет развелось. Вот они издержки свободы. Хотя на каждого из них у нас «особая» папочка заведена. Придет время — найдет награда своего героя, и не надо потом петь песни про «кровожадный» режим.

— Да, но это уже ваша епархия, а моя миссия — слава Богу — завершилась!

— Так и удачи вам, майор. Если что — будем иметь вас в виду!

«Лучше не надо!» — подумал про себя Владимиров и вежливо попрощался.