Людмила Грицай - Вода из колодца

Собеседница подняла на него свои внимательные глаза.

— Я узнал, что вы — врач-рениаматолог. Как вы можете объяснить, что ваш муж перед смертью неожиданно ушел в кому?

— В кому? — переспросила Солоневич, при этих словах ее ухоженные руки в чуть заметных морщинах отчетливо задрожали. — С полученными им ранами и при сильном переохлаждении такое допустимо.

— Перед нашим разговором я проконсультировался с несколькими врачами, — продолжил Владимиров, — они сказали мне, что это не характерно. Но мне кажется, это была искусственная или иначе лекарственная кома. И я думаю, что вы к этому причастны. Не знаю, когда вам удалось сделать мужу укол, где вы брали лекарство, какие точно средства использовали. Возможно, что лекарство было у вас дома или вы его взяли в больнице. Но, вероятнее всего, вы произвели это окончательное убийство вашего супруга.

— Какое право, капитан, вы можете меня обвинять? — с побелевшим от гнева лицом спросила Солоневич.

— Право? — спросил Владимиров. — Я работаю с этим делом и мне нужно понять все до конца. А знаете, почему вы это сделали? Вы испугались за своего сына. Ваш супруг просил прощения у сына, и вы решили, что речь идет о Георгии. А так как у мужа и сына был конфликт, и вам было неизвестно, где точно в ночь убийства находился ваш сын, вы имели все основания полагать, что он мог быть причастен к этому преступлению. Поэтому сознательно ввели своего мужа в кому, чтобы он больше ничего не мог рассказать.

— То, что вы говорите — просто чудовищно, — произнесла Солоневич, — единственно, что меня успокаивает, что вам никто не поверит. Нет доказательств. При травмах Михаила он не имел шансов выжить. Кома даже помогла ему уйти относительно безболезненно, а не мучиться еще несколько дней. Мнение врачей может не совпадать, тем более что реакция организма на длительно пребывание в холодной воде до конца не изучена.

— Вы правы, Стелла Георгиевна, — отозвался Владимиров, — вряд ли наш разговор будет иметь продолжение в суде, но я с вами был откровенен до конца. А теперь — если вы все узнали, что хотели, разрешите с вами попрощаться.

Солоневич бросила на Владимирова полный презрения взгляд и молча вышла из кабинета.

Капитан посмотрел в окно и увидел, как мягко падает с деревьев октябрьская желтая листва. В этот момент он подумал о том, что вероятнее всего, его догадка относительно искусственной комы Михаила Солоневича подтвердилась.

Через пятнадцать минут он был уже в кабинете Самарина и кратко доложил ему о состоявшейся беседе.

— Ты думаешь, что так все было? — задумчиво проговорил его начальник. — Даже если ты прав, мы не сможем доказать ее вину. Слишком несостоятельными будут аргументы. Хотя если все было так, как ты предполагаешь, то сделала она это ради сына. Материнская любовь — чувство необъятное, в ней такая сила, что горы можно свернуть, и, напротив, — можно довести кого-то до смерти. Ты еще молод, Дима, а поработаешь побольше у нас — поймешь, что очень многие преступления имеют эти самые семейные корни. Вот говорят, что «яблоко от яблони недалеко падает», а на самом деле наши дети — они как колодцы. Мы создаем их, ухаживаем, и всю жизнь смотримся в них, отображая свой образ в их глубине. А потом уже в старости хотим напиться воды из такого колодца. И пьем то, что получилось. Так что воспитывай сына, Дима. Это важно.

— Да, Иван Степанович, вы правы, — согласился Владимиров.

Незаметно прошло еще несколько лет. И Самарин однажды как бы между прочим сообщил Владимирову, что дело об убийстве Солоневича закрыто окончательно.

— Все, теперь в архиве будет пылиться.

— Почему же? — спросил тот.

— Убили нашего подозреваемого — Павла Петрова. Уже проверили, точно он. В пьяной драке в одном из третьесортных кафе в Самаре ножом пырнули. Может, с подельниками что не поделил, может, на бытовой почве. Теперь тамошняя милиция убийц ищет, а нам его уже до суда не довести. Так что написал я все, что необходимо, справку о смерти приложил, и сдал это дело в архив.