Сергей Венедов - Улики против улик

— И даже мимоходом никто не заглядывал?

— Наезжал господин Жаркович на машине раза два-три с супругой своей. Она ещё меня расспрашивала, что, мол, слышно и не беспокоит ли нас милиция. А ещё несколько раз Лера Рубцова наведывалась, дочка покойного, порядочная девушка, доложу я вам, но уж больно сокрушалась. И всё приговаривала: не виноват мой отец и всё, что ты будешь делать! И то ведь верно, — разве отца родного-то обвинишь?! Всяк, кто знал Павла Сергеича, присягнул бы, что не из этих он был, злодеев. Душа-человек был! Да вот взял Бог и лишил его рассудка.

— А что хотела выяснить госпожа Жаркович?

— Так я же вам сказала… Не беспокоит ли нас милиция. Приезжает ли к нам дочка Рубцова. А сама с виду совсем убитая была. Следователь-то её тогда отчехвостил, так она аж слегла, бедняжка. После смерти Рубцова три дня в постели пролежала, в этом самом доме… Температурила, как бы бредила… убийства с языка у неё не сходили… Дама эта мне не шибко-то по нутру приходилась, и то жалость меня взяла.

— Чем же она заболела? — поинтересовался Буров.

— Нерьвное потрясение, говаривали. Супруг её так заявил. Как увидела господина Рубцова в петле, так и…

— А что, разве она его обнаружила? — Буров весь обратился в слух.

— А кто же?

— Откуда вы знаете?

— Так мы же все в зале сидели, потому как следователь никому не велел отлучаться, а господина Жарковича так пропесочил, что тот аж трясся, когда из комнаты вышел весь красный…

— Ну и?..

— Дело было уже наутро в понедельник, сидим мы, значит, в холле, ждём вызова к следователю, и тут госпожа Жаркович и говорит старшине, что у дверей стоял: «А в туалет хоть разрешите пройти, или, может, господин следователь боится, как бы мы в окно не выскочили». Язык-то у неё без костей был. И пошла-таки в туалет при душевой, что на первом этаже, как раз рядом с комнатой Рубцова. Как вдруг слышим крик, не иначе режут кого-то. Кровь в жилах застыла. А потом снова как закричат. Мы — бегом, а сержант приказывает: «Всем оставаться на местах!» А сам уходит со следователем. Чуть погодя ведут под руки госпожу Жаркович. Дрожит она вся, как осиновый лист, и белая, что твой мел. Тогда-то и объявили, что господин Рубцов повесился.

— А бумаги Ларичева, часом, не нашлись? — спросил наугад Буров.

— Не-а… не нашлись. Поговаривали, будто спалил их господин Рубцов.

— И письма никакого не нашли?

— Письма, говоришь? Какого ещё письма? — удивилась женщина.

— Ну… Рубцов, не оставил ли чего, записки какой?

— Ох, и вы, вижу, тоже в игры играете, — засмеялась она.

— То есть какие игры?

— Да в тот самый вечер, когда ливень был, Холмис из министерства игру тут устраивал и даже письмецо составил. Дескать, письмо повешенного укажет на убийцу.

— И больше никто не приезжал с расспросами? Например, Вера Прохина?

— Девушка из главка? Нет, не приезжала. Только говорили, что это она Ларичева убила, потому как тот благословения ей своего не давал на свадьбу с его сыном.

— Кто это говорил?

— Опять же Холмис! Сынка-то Ларичева видели в тот день в посёлке. Гуляли-гуляли они с Веркой, а сами тёмное дело замышляли. С ним ведь она, с Кириллом, была, когда говорила, что на турбазе время проводила.

— Это тоже сказал Холмис? — усмехнулся Буров.

— Не, это старшина наш, Величко, разузнал. Так дело было.

Буров окончательно запутался. Он уже не знал, чему верить, а чему нет из рассказа разговорчивой Левшиной, где была выдумка какого-то Холмса, а где — ценная информация.

— Значит, старшина сказал, что убийство — дело рук сына Ларичева и Прохиной?

— Зачем же?! Он сказал, что они прогуливались вместе и что сынок Ларичева в этот день в нашем посёлке обретался, а не на Валдае, как матушка его заявила. А что они убили Ларичева, так то Холмис сказал. Барышня ему отраву в поезде подсунула — вместе они ехали — тот и умер, а как стали дело раскручивать, так явился сын Ларичева и убил Павла Сергеича, чтобы всё на него, бедного, свалить. Недаром он на ночь глядя в корпус с чёрного хода входил…

— То есть как? Когда это было? Вы что, сами видели?

— А как тут не видеть-то… Окна сторожки моей прямо на чёрный ход глядят, а я женщина старая, одинокая, поздно у телевизора сижу, сплю плохо… Вот и видела ненароком, как сперва молодой Ларичев в корпус проник, а какое-то время спустя с Веркой и вышел. Володька, поди, чёрный ход запереть позабыл на ночь.

— Когда это было, помните?

— Когда, когда… В ночь с пятницы на субботу и было.