Екатерина Барсова - Солнце завтрашнего дня [litres]

Стоя под дверью Киры Вейде, которая ему не открывала, Павел ощутил злость и усталость. Они нахлынули на него почти одновременно, и он чуть не задохнулся от этого прилива чувств.

– Да откроете вы или нет?! – заорал он, стуча по двери.

Неожиданно он услышал:

– Не орите. А то я вызову полицию.

– Да я сам из полиции. Откроете или нет? Я расследую серию убийств в Москве. Убили вашу землячку…

Теперь за дверью воцарилась тишина – плотная, густая, осязаемая. Казалось, эту тишину можно потрогать руками. Каким-то непостижимым образом она просочилась через дверь к Паше, придавила, сбила с ног.

– А, черт! – Он сполз по двери и сел на пол, прислонясь к шершавой обивке. – Пусть людей убивают, мучают, режут им руки, а вы будете отсиживаться здесь и делать вид, что ни при чем.

Внезапно дверь открылась, и Павел растянулся на полу.

– Входите, – раздалось строгое. – Только ни орать, ни паясничать не надо. Договорились?

– Дого… ворились, – выдавил Павел.

И чуть не ойкнул. Перед ним стояла женщина, выглядящая так, словно она шагнула со страниц мрачных сказок. Высокого роста, со смоляными волосами, распущенными по плечам. В черном длинном плаще. На губах – яркая помада.

– Я как раз собиралась выходить на улицу, а тут вы. Орете, как буйвол. Что вы хотите?

– Я хотел с вами побеседовать, – сказал Павел, немного приходя в себя.

– О чем? У меня мало времени.

– Я уже говорил: о серии убийств, которые сейчас происходят в Москве. Людей убивают таким же способом, как и вашего отчима. Вас зовут Кира?

– Да, Кира. Я могу с вами поговорить, но очень, очень кратко.

Она развернулась и пошла на кухню, Паша за ней. Дом был старинный – высокие потолки с лепниной, мебель на кухне антикварная… Плащ Кира небрежно сбросила на стул.

– Чай, кофе предлагать не стану. Говорите как можно скорее.

Павел сел на табуретку, и из-под него с истошным воплем вывернулось некое голое существо.

– Вы чуть Мисю не раздавили. Надо же смотреть, куда садитесь! А что, если бы вы ее покалечили?

– Простите.

Мися, облезлая кошка непонятного цвета – не то серого, не то грязно-бежевого, – сидела в стороне и злобно скалилась на Пашу.

Кира стояла, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Под плащом обнаружились длинная темная юбка и черная блузка. Мрачный цвет разбавляла длинная серебряная цепь с крестом.

– Я – следователь из Москвы, – начал Паша. – В ваш город меня привело то обстоятельство, что случилась серия убийств, которые напоминают расправу над вашим отчимом. Я имею в виду отрубленные руки и розу в них. Именно такое преступление случилось 16 июля десять лет назад, когда убили Артура Генриховича Вейде, вашего отчима.

Ни один мускул не дрогнул на лице Киры.

– Поэтому так важны любые зацепки, которые могут привести к обнаружению убийцы. Абсолютно любые.

– Вы уверены, что это такое же убийство? – неожиданно голос Киры упал почти до шепота.

– Все данные позволяют утверждать, что – да! Сейчас мы устанавливаем, что связывало всех убитых людей. Где они могли пересекаться, что между ними общего. В этой связи не могли бы вы рассказать об Артуре Вейде?

Кира молчала. Пауза тянулась так долго, что Паша уже собирался повторить вопрос, когда услышал:

– Не повторяйте, я все поняла. Я просто обдумываю. Это так тяжело – погружаться в прошлое. – В голосе прозвучала тоска, и Павел подумал: сколько ей лет? Сорок? Пятьдесят? И как вся эта история отразилась на ней? Сколько ей лет было тогда, что она видела? О чем догадывалась?

– Это старая история… Я не хотела бы говорить о ней. Но, видимо, избежать разговора с вами не удастся. Сколько человек уже убито?

– Трое.

– Ужасно! И именно таким способом?

Павел кивнул.

Кира не сводила с него глаз.

– Да… коротким разговор не получится. В двух словах ничего не расскажешь. Придется вас все-таки чаем напоить.

– Но я не голоден, – запротестовал Павел.

– Не возражайте. Особых изысков у меня нет, но холодные куриные котлеты с фасолью имеются.

Перед Пашей появилась тарелка с едой. Потом – чашка чая.

– Мой отчим Артур Вейде был человеком незаурядным, – начала Кира. – Окружающие воспринимали его как белую ворону, настолько он выделялся среди всех своими манерами, речью… Он был словно из другого мира – того самого, дореволюционного, который уже исчез безвозвратно, и теперь его можно найти только на страницах старых книг.