Юлия Яковлева - Каннибалы [litres]

– Год с чем-то. Ну да, типа того.

– Вот-вот. Просто девочка не вернулась за ним, как планировала. А она планировала, и планировала хорошо. Раз серьезная и ответственная. Она не думала оставлять ребенка надолго среди всех этих бутафорских зверушек. Она на секундочку вышла из театра. Вернее, думала, что на секундочку. И…

– И что-то пошло не так, – закончил за него Петр.

Вероника проверила задвижку в ванной. Граница на замке. На зеркале – испарина. Пахло пеной для ванной. Ванна была полна, айсберги пены были нетронуты. Вероника не собиралась лежать в ванной, как пообещала Геннадию. Подняла крышку корзины. Раскопала шелковистую гору трусов, маечек, лифчиков. Вынула пакет в жирных пятнах. Уже меньше, но еще есть. Села на пол рядом с корзиной. Надорвала бумагу, торопясь. Ухватила булку так, что из сдобного ануса вылез белый столбик сливок. И принялась кусать, запихивать, заталкивать в рот пальцем.

Посидела, ощущая тяжесть. Перебралась к следующему пункту. Шаря пальцами по языку, Вероника несколько секунд рассматривала идеально чистую чашу унитаза, а потом с облегчением отдалась судороге. Булки со сливками. Еще судорога: берлинское пирожное.

В дверь легонько стукнули.

– У тебя все хорошо? – спросил Геннадий из-за двери.

– Нет.

Вероника не врала без необходимости. Зачем врать, если полопавшиеся капилляры в глазах не скроешь, если изо рта несет рвотой. Если Геннадий – не дурак.

Она нажала на кнопку слива, отодвинула щеколду.

– Боже ты мой, – отозвался Геннадий. – Зомби нападают.

Если бы он начинал кудахтать, она бы его давно бросила. Вероника утерла рот рукавом.

– Угорела в горячей воде, – пояснила она. – До свидания, салатик. Полежу на диване, остыну.

– Дорогая, только не до трупной температуры, пожалуйста, – немедленно отозвался он.

– Они в восторге точно не будут, – ухмыльнулся Петр, вспомнив горного князя по имени Аким. – Но я хочу еще раз посмотреть. Как-то она туда вошла!

– Забей ты искать, как она туда вошла! Это важно для мальчика, но и ему уже не важно – мальчик дома с папой и мамой, которые напугались на всю жизнь. Я надеюсь, что на всю жизнь… Это не вопрос.

Петр подумал.

– Допустим. Тогда вопрос другой.

– Валяй.

– Если ее не нашла в театре полиция и не нашла собака – как она оттуда вышла?

– Во. Мой сын.

Захотелось спросить: пап, ты по ментуре скучаешь? Но спрашивать не требовалось.

…В спальне Лида повернула только голову, утес тела был развернут к конусу света от ночника, к книге, которую Лида читала.

– Ничего? Нет сообщения? – сразу спросила.

– Ждем… Просто папе немного одиноко, – начал объяснять Петр.

Лида отвернулась к книге.

Виктор остановился у камина, камень приятно холодил руку. Из-под ног бежал ковер с неярким и сложным узором, блеклость и затейливость которого доказывали ценность и подлинность. Его камин. Его ковер. Его кресла, диваны, столы, столики, вазы, консоли, лампы, полки, плитки. Его дом. Его?!

Камин, ковры, кресла, столы, диваны, лампы – каждая вещь в этом доме была продумана, найдена, выбрана мамой – на дизайнерских и антикварных ярмарках в Копенгагене, в Лондоне, в Париже, в Стокгольме. Мама не родилась со вкусом и знаниями. Мама училась, смотрела вокруг, набиралась знаний, мама интересовалась. Премьеры, наделавшие шуму, книги, о которых писали, мама ходила на выставки. Мама выглядела, как ее европейские сверстницы: элегантно. А он… Если бы не мама, он бы до сих пор жил в «евроремонте» под «малый дворцовый стиль» и ходил в долгоносых черевичках «Гуччи». «А что такого?» Да ничего! Ничего «такого», asshole.

Борис стоял к нему спиной.

– Ты когда уезжаешь? – спросил он пасынка, не обернувшись. «Что-то очень интересное в телефоне, – отметил Виктор. – И я даже догадываюсь что – Tinder». Постарался – ради мамы – говорить не слишком грубо:

– А что, уже надоел?

– Нет, – не поддержал презрительный тон, мягко ответил Борис. – Просто интересуюсь. Мама говорила…

На слове «мама» Виктора передернуло. Мама! Подразумевается, мол, что он – папа?

Виктор педантично ответил:

– Я лечу на конференцию в Токио. В Москве только сделал остановку на несколько дней. Был, конечно, и прямой рейс из Амстердама, но мама…

– Подожди, – перебил Борис, подняв указательный палец. Потянулся за пультом телевизора. Виктор скривился: отчима его планы интересовали так же мало, как то, насколько несчастна мама.