– Не повар. Мой кондитер. Повар со сладким не работает.
– Свой кондитер, – одобрил Борис. – Вот это я понимаю, роскошная жизнь.
Он не сказал «у вас в Москве», отметил Петр, но точно подумал. Борис жил в Москве почти пятнадцать лет. Но по-прежнему его «у нас» было в Питере. Петр и сам себя на этом ловил: не говорил «дома», говорил «в Москве» – жена обижалась.
Белые руки Вострова опять заплескались. Засуетились, перекладываясь с места на место, передвигая ручку, мышь, коврик для мыши, рамку, подпертую серебряной ножкой.
– Между прочим, свой кондитер есть у шахматного чемпиона Магнуса Карлсена. Не ради роскоши… – Востров постучал себя по лбу с низковато надвинутыми после пересадки волосами: – …ради мозга. И знаете что? Видел я Карлсена в аэропорту раз – пацан в толстовочке с капюшоном. Никакой роскоши.
К звенящему блюдцу Востров уже не рисковал прикасаться.
– Вот вы, питерские, не любите, когда мы в Москве…
– Мы все теперь в Москве, – перебил Борис. – Все теперь московские, делить тут уже нечего.
Востров на миг запнулся. Поглядел Борису в глаза. Взвесил сообщение.
– Вот именно! – нескрываемо обрадовался он.
– Прошли те времена, – закончил свою мысль Борис.
– Именно!
Востров сиял. И тут же помчался на зеленый свет. Заговорил о «временах», о «нас».
«Нет, он определенно слишком много трындит», – скептически наблюдал Петр. Жалко, что нельзя незаметно закрыть уши, как морской котик перед погружением.
– …Прошли, слава богу, те времена, когда в Москве взрывали да отстреливали.
– Это верно, – согласился Борис. – Прошли.
– Да? Ведь согласны? Это точно! Прошли!
Востров окончательно повеселел. Его несло:
– …Сейчас и сосок-то ни у кого нет. Где та «Метелица» теперь? Где Петя Листерман? Жена должна быть хотя бы актрисой. Дом от дизайнера. Дети в Англии учатся. Нет, так и должно быть. В Америке тоже отстрелялись. В 30-е.
«Начитанный», – отметил Петр.
– Кеннеди-папаша вон бухло толкал и стрелки забивал. А вот сынок его стал президентом. Так и должно быть, – повторил Востров, очевидно радуясь этому положению вещей. – Поколение гангстеров сменяется поколением политиков и бизнесменов. Закон природы.
При слове «природа» Востров с удовольствием поправил на столе серебряную рамку, стоявшую спиной к гостям. В стекле позади него Петр увидел размытое отражение фотки: юноша на фоне оксфордских шпилей. Сын, стало быть. Отражение было мутным, лица Вострова-младшего Петр не разглядел. За стеклом скребли войлочное небо гигантские шишки и параллелепипеды Москва-сити.
– Кстати, о делить, – неожиданно осадил себя на скаку Востров. Теперь уже и руки его стали руками барина. А руки Бориса, напротив, напряглись: резче обозначились костяшки. Востров прямо и открыто смотрел Борису в лицо. Такой открытый взгляд, что уже бесстыжий. – Я же говорил, вы зря дергались. – Тут же поправился: – Я – дергался… И царь пусть не думает, я…
Борис кашлянул – рука его лежала поверх другой, костяшки от напряжения стали белыми:
– А эта… Балерина эта. Что, правда хорошая? Посмотреть-то можно? За что хоть деньги такие.
Востров осклабился. Вынул смартфон. Стал искать картинку.
Только потому, что Петр смотрел на руки, на его, на Бориса, он увидел, что пока Востров водил носом по экрану (надевать очки было лень), левая рука Бориса легко упала в карман пиджака. Быстро вынырнула. Описала дугу над столом – как будто Борис просто встряхнул манжетами, оправляя зацепившую рукав пиджака запонку. И в вазочке Вострова появился еще один шарик. Шоколадный, припудренный стопроцентным перуанским какао. Совершенно неотличимый от остальных. Теперь уже и не понять – который прибавлен. Просто в вазочке чуть изменилась сложная геометрия одинаковых сферических тел.
Потом снова взяла блюдце с чашкой.
Будто левая рука Бориса жила своей, совершенно отдельной от хозяина жизнью. Сам хозяин приветливо смотрел при этом Вострову в лицо. Пил чай. Доброжелательно ждал.
Востров повернул к нему экран телефона:
– Триумф на гастролях нашего балета в Лондоне.
Петр поглядел на фото. Похоже, снято за кулисами после спектакля. Узнал футболиста Бэкхема с женой-селедкой. А между ними – худое, как будто покрытое мелом лицо: жирно обведены черным глаза, раздвинуты в улыбке ярко-малиновые губы, над сверкающей блестками головой каскад черных перьев. Маска, в которой странно сочетаются блядовитость и клоунада.
Борис посмотрел.
Читать дальше