Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

– Ну, в определенных кругах личность Дроздова очень известна.

– Он на Савву работал здесь, как прежде. И мы на него всегда во всем полагались. Циклоп, он…

– Кто? – спросила Катя.

– Домашнее прозвище такое, – Суслова указала на глаз. – Он не обижается. Он мужик железный. И с юмором у него все в порядке, несмотря на то, что он тот свет успел повидать.

Катя из всего этого разговора поняла пока мало. И решила, что потом уточнит все у Мамонтова.

Суслова включила ноутбук.

Видео. За рояль в гостиной усаживается она, Лариса Суслова. Раскрывает ноты. Рядом с роялем на стуле с виолончелью в руках сидит грузный мужчина, седой, одутловатый. Катя поняла, что это Савва Псалтырников. Она пыталась вспомнить его по телерепортажам. Но нет… Видимо, придется довольствоваться этой последней записью. Мужчина настраивал виолончель, водя смычком по струнам.

– Он играл? – удивилась Катя.

– Очень хорошо. Научился этому еще студентом. Вы думаете, наверное, что все чиновники – болваны, – Суслова усмехнулась, – необразованные, закостенелые тупицы – федералы, так ведь? А он музыку любил. Всегда, когда на душе у него было радостно или плохо, брал виолончель, и я ему аккомпанировала. Ну, вот смотрите, как он играет в этот свой последний день. Какой он.

Они заиграли сарабанду Генделя. Величественная и мрачная мелодия заполнила кабинет. Катя смотрела на экран. Суслова играла по нотам, а Савва Псалтырников – наизусть. Его тусклый взгляд был устремлен в пустоту. А на лице застыла странная гримаса – какое-то мрачное недоумение. Растерянность… опустошенность… боль…

Внезапно к Ларисе там, на записи, подошел Макар. Он не сел за рояль, но подстроился, начал играть с Сусловой в четыре руки, аккомпанируя отцу и одновременно импровизируя – как это делают в джазе. И в звуки торжественной мрачной сарабанды вплетались новые вариации – быстрые, причудливые, искусные и одновременно такие чужеродные для этой простой трагической музыки.

– Макар – пианист? – спросил Мамонтов.

– Когда в Харроу в Англии учился, играл в оркестре. Англичане много внимания уделяют музыкальному образованию, не только крикету и регби. И в Кембридже тоже играл в оркестре и соло, – ответила Суслова. – Он играет джаз в основном, любит модные приколы, как сейчас молодые говорят. Но с отцом они так впервые музицировали.

Видео закончилось.

– Красноречивее любых слов, – Суслова смотрела в ноутбук. – Теперь знаете, в каком он был состоянии перед смертью.

И в этот миг началось новое видео. Замелькали фигуры – вечеринка, смех, говор…

– Вот же они… то есть вы все, домашний банкет, – быстро среагировал Мамонтов.

– Это было три недели назад. Как раз Макар с Меланьей только прилетели из Лондона.

– Можно нам взглянуть?

– Это частная запись, домашняя, – заволновалась Лариса, но под взглядом Клавдия осеклась, – хотя… ладно, смотрите. Макар распорядился показать вам все, что попросите.

Три недели назад. Домашнее видео

– Что ты на меня так смотришь, Филин Ярославич?

– Давно не виделись.

На видеозаписи – терраса-гостиная с панорамными окнами, дубовыми панелями и стенами из красного кирпича, освещенная хрустальной люстрой. За окнами тьма, глубокая ночь. Ясно, что недавно кончилось застолье с обильными возлияниями, и все гости и домашние с бокалами перекочевали сюда, на кожаные диваны и кресла к пылающему камину.

Меланья в золотистом вечернем платье, открывающем спину и плечи, обращалась к сидевшему рядом с ней на диване нахохлившемуся господину (встретившему Катю и Мамонтова столь неласково) – Ярославу Лишаеву, именуя его Филин Ярославич.

(Катя, внимательно следящая за видео, отметила, что это, вероятно, очередное домашнее прозвище, и оно удивительным образом идет Лишаеву. Тот точно походил на филина, разбуженного среди дня – бровки суровые вразлет и голова-шарик.)

Филин Ярославич щеголял мешковатым смокингом, нелепым на его квадратной фигуре. На запястье – дорогие часы. Круглое лицо его под взглядом Меланьи полыхало багровым румянцем. Кроме него смокинг в этой компании носил лишь Макар – и тот сидел идеально на его стройной фигуре. Макар как раз под шумные крики одобрения садился к роялю, стоявшему у панорамного окна.

Заиграл в бешеном залихватском темпе шотландскую застольную Бетховена – «Постой, выпьем в дорогу еще!» И запел – он обладал приличным баритоном – в оригинале на английском «Let us have one bottle more!».