Александр Серый - Белая кошка в темной комнате

Толстых вцепился пальцами в крышку стола и выкрикнул:

— Да вы что!.. Считаете, что я!.. Да ты что, начальник! Я же — вор! Я же не «мокрушник»! Век воли не видать, если «травлю»! Не я «Кота» убил!

— Ах, Кота… — протянул Ерофеев, многозначительно переглянувшись с коллегами. Широков по себе чувствовал, как напряглись нервы товарищей. Момент психологически был очень важным: решалось, пойдет в «признанку» Толстых или нет.

— А то вы не знаете… — продолжал Толстых, не обратив внимания на молчание собеседников. — Ну, вот этого самого, что на фотографии.

Чтобы Толстых не понял, что фамилия убитого милиции не известна, подполковник чуть изменил направление атаки, одновременно ослабляя напор:

— Это все слова, уважаемый! Подозрение с Вас может быть снято, если расскажете сейчас всю правду от начала до конца, а мы сопоставим Ваши показания с имеющимися у нас фактами.

Для убедительности шеф прихлопнул ладонью по столу.

— Хорошо… — почти спокойно согласился Толстых. — Раз так получилось… Темнить-то мне нечего — никакого преступления я не совершал. Только можно закурить?

Ерофеев кивнул. Достав дрожащими пальцами пачку «Стрелы» незадачливый «домовладелец» прикурил и, глубоко затянувшись, прикрыл глаза. Потом он начал говорить.

— Последний срок я отбывал в колонии недалеко от Красноярска (он назвал номер учреждения). Там и познакомился с Котом, то есть — с Рубцовым. Кот не был «паханом», но ходил в авторитете. Так получилось, что с какого-то времени он начал оказывать мне покровительство, хоть сам и моложе меня. Я неплохо выучился работать по дереву — всякие побрякушки-безделушки, а Коту это нравилось. Я ему много занятных вещичек сварганил. Короче, жили мы с ним хорошо. В мае прошлого года у меня срок кончался, а ему еще сидеть до июля этого года предстояло. И вот как-то, за месяц до моего освобождения, Кот попросил помочь в одном деле. Он предложил мне сразу же после выхода поехать в этот город, чтобы вести наблюдение (до его приезда через год) за тем самым домом…

— Подробнее все, что касается разговора! — перебил рассказчика Ерофеев.

— Ага, — согласился Толстых. — Разговор, понятно, был с глазу на глаз. И еще Кот клятву с меня взял, что я никогда и никому, под страхом смерти, про разговор и про все другое не проболтаюсь…

Он осекся, потом махнул в сердцах рукой:

— A-а! Все равно Рубцова нет, так теперь плевать! Значит, он мне говорит примерно так: «Вася, а что, если тебе поработать, моими глазами и ушами в одном городке до моего освобождения и приезда туда. Работа не пыльная, но тонкая. Зато командировочные буду платить, как дипломату — четвертак в сутки». Я прикинул и удивился, мол, что это составит больше десяти «кусков». А он странно так улыбнулся и грустно пообещал в случае успешного выполнения задания заплатить и вовсе вдвойне! Я подумал: не все ли равно, где доживать век. А тут, глядишь, и прибыльно. Словом, согласился. Только тогда Кот раскрыл суть моей работы. Он объяснил, что в городе на Гоголевской — восемь живет бабулька с племянницей. Саму хозяйку звать Саржиной Анной Николаевной, а племянницу — Ритой. У них в доме стоит комод, принадлежащий ему, Коту, и очень ему памятный. Якобы бабулька знает и ждет приезда Рубцова, чтобы вернуть комод. Но стала плоха здоровьем, может помереть, а племянница — дама несерьезная, чего доброго, выбросит комод или, того хуже, из дому уедет. Да и мало ли что может с домом случиться. И еще, у Кота есть такой бзик, чтобы комод до его приезда оставался на том же месте, где стоит у Саржиной. А во избежание недоразумений, я должен это место «срисовать». По правде говоря, мне такое условие показалось странным, но деньги есть деньги: заказчик платит, наше дело телячье.

Толстых сделал паузу, закуривая новую сигарету. Втянувшись, он рассказывал с каким-то азартом и удовольствием действительно любопытную историю.

— Ну, вот. Перед уходом, Кот дал мне адресок одного «вольняшки» на зоне, чтобы я через него держал письменную связь с Рубцовым и подробно обо всем информировал. Он же сам будет отправлять дальнейшие инструкции на сообщенный мною адрес, по которому устроюсь жить. Я пошутил: не боится ли он, что я выкраду из комода сокровища и смотаюсь? Так он меня чуть не убил. До сих пор в голове сидит его наставление: «Запомни, падла, в комоде ни шиша нет! Делай, что велели, — получишь «бабки». А попробуешь пакостить — я тебя, гниду, из-под земли достану!» Правда, тут же испугался, что я обижусь и откажусь, поэтому попросил об этом же самом по-человечески.