Александр Барр - Одна в пустой комнате [litres]

Как такое возможно?

Мне по-настоящему страшно. Я ищу, чем бы мог вооружиться. А доктор ехидно улыбается.

Кажется, он что-то знает. Кажется, он меня подловил.

Он о чем-то догадался.

– Как ты со мной разговариваешь? – говорю уверенно. Я пытаюсь дерзостью замаскировать панику. Мне совсем не хочется, чтобы фальшивка догадался, что я боюсь. – Что вылупился, урод?

Федор Петрович показывает мне заткнуться.

Он не настроен со мной разговаривать.

Он подходит, и я вижу у него в руке клейкую ленту. Вторую руку он прячет за спиной.

Я чувствую, как тело цепенеет.

Холодок пробирается от пяток до головы и застревает где-то у макушки. Кровь пульсирует в висках. Адреналин зашкаливает.

Мне знакомо это чувство.

Остолбенение. Как когда на тебя несется бешеный пес. Огромный. Он рычит, брызжет пеной из оскаленной пасти. Шерсть вздыбилась, лапы со всей звериной силой отталкивают землю. Он практически летит. А ты, вместо того чтобы убежать или дать отпор, замираешь. Стоишь, скованный страхом, и не в состоянии пошевелиться.

Наблюдаешь за неотвратимым, словно смотришь фильм в замедленной съемке, и не можешь ничего сделать.

Неужели у него за спиной… Шприц? Он разгадал рецепт Риты? Невозможно…

От одной мысли о такой пытке у меня начинает кружиться голова. Картинка плывет.

Доктор отрезает кусок ленты. В другой руке у него ножницы. Он нарочно спрятал их за спину. Он знает, что для меня значит этот жест. Он это нарочно. Он издевается.

– Ты помнишь? – Федор Петрович наклоняется ко мне и говорит еле слышно прямо в ухо.

Я слышу, как он сопит. Его дыхание касается моих волос.

Он спрашивает, помню ли я, и не ждет ответа. Фальшивка клеит ленту мне на рот. Я не могу пошевелиться, боюсь и даже не пытаюсь сопротивляться.

– Что замер? – Федор Петрович говорит знакомым голосом, до боли знакомые фразы. – Что? Тебе нравится моя игра?

Федор Петрович разглаживает скотч у меня на лице. Он заботливо убирает челку у меня со лба.

– И не мычи мне тут. Если согласен со мной, кивни. Это будет значить «да». Если не согласен, просто сиди молча.

Он аккуратно выкладывает передо мной ножницы, моток скотча. Он это нарочно. Он дает мне объект, куда я могу спрятать взгляд.

Я рассматриваю рукоятку ножниц с отколотым ушком. Вероятно, ими неудобно сейчас пользоваться. Если отрезать что-то плотное, будет больно пальцам.

– Помнишь? – доносится его голос за спиной.

Я оборачиваюсь.

Врач стоит возле одного из зрителей. Он дотрагивается до плеча девушки, и она встает.

– Виновен! – Она говорит и показывает на меня пальцем.

Лжепсихолог идет в другой конец зала. Встает возле другого человека. Смотрит на меня и спрашивает, помню ли я его. Затем он дотрагивается до плеча мужчины, и тот встает.

– Виновен! – Мужчина показывает на меня пальцем.

Фальшивка издевается. Он подходит к каждому присутствующему. По очереди поднимает их одного за другим.

– Помнишь?

– Виновен! – говорит детский голос.

– Помнишь?

– Виновен! – говорит незнакомый мужчина.

Фальшивка поднимает каждого из присяжных. Они в один голос твердят – виновен и показывают на меня пальцем.

Все стоят. Я верчу головой по сторонам. Все считают меня виновным. Каждый стоит и с ненавистью смотрит на меня.

Сколько же их?

– Виновен-виновен! – скандируют они хором.

Федор Петрович возвращается ко мне. Он садится на край стола. Закидывает ногу за ногу. Щелкает пальцами, и присутствующие замолкают. Они стоят, их пальцы все еще наставлены на меня. Но они не двигаются и больше не повторяют, что я виновен.

– Ты не ответил. Ты любишь играть? – обращается ко мне Федор Петрович и показывает на дверь.

Слезы текут по моим щекам, и я ничего не могу с этим поделать. Я так часто дышу, что лента не выдерживает и ее край отклеивается. Каждый выдох сопровождается дребезжанием намокшего скотча. Я рассматриваю ножницы. Как же больно будет разрезать ими картон.

– Давай поиграем?

А если с помощью таких резать плотную резину, чтобы, например, отремонтировать обувь? Нет-нет. Даже если они остро заточены, будет невыносимо больно.

Федор Петрович поправляет отклеившийся край скотча. Он вытирает мне слезы. Говорит, что хочет мне помочь. И со всего размаха бьет меня по лицу тыльной стороной ладони. Звук такой, словно кто-то с крыши высотного здания запустил насквозь промокшую майку, и она приземлилась точно на гладкую бетонную плиту.

– Не мычи мне тут! – кричит Федор Петрович. – Не мычи!