Ольга Баскова - Сокровища баронессы фон Шейн

– Очень надеюсь, – поддакнул и Андрей, потирая руки.

Санитары, два дюжих парня, собиравшиеся, как он знал, поступать в медицинский, легко, без брезгливых гримас, подняли распухшее тело и уложили на носилки. Когда Илларионова унесли, все вздохнули свободно. Борисыч снял маску и улыбнулся, показав редкие желтые зубы:

– Ну, я тоже погнал. Ежели понадобится помощь – знаете, где меня найти.

Переваливаясь на своих коротких ножках с полными ляжками, он, как шарик, выкатился из комнаты. Оперативники и следователь переглянулись.

– Товарищи… граждане… – послышался громкий голос тети Клавы, – если я вам больше не нужна…

– Да, подмахните вот здесь. – Морозов, писавший протокол, ткнул пальцем, показывая, где поставить подпись. Тетя Клава нарисовала круглую закорючку (наверное, так она расписывалась с детства) и поспешила за экспертом.

– А вас мы попросим немного задержаться. – Андрей посмотрел на Зяму, опиравшегося на спинку стула. – Да вы присаживайтесь, если устали стоять. У меня к вам будет несколько вопросов. Вы, как я понял, часто общались с покойным?

Павел замялся, обдумывая ответ. Он боялся, что его, чего доброго, запишут в подозреваемые, и майор это почувствовал.

– Мы пока никого не обвиняем, – сказал он, глядя в мутные глаза алкоголика, – возможно, наш эксперт придет к заключению, что это самоубийство. Поэтому отвечайте на вопросы правдиво и ничего не бойтесь.

Зяма шмыгнул красным носом в синих прожилках.

– Да с чего ему вешаться? – буркнул он в сердцах. – Ну, жена умерла от сердечного приступа полгода назад – он переживал, но вешаться не собирался. Как-то Игорь насчет этого красиво говорил, что-то вроде: «Человек жив, пока о нем помнят». Вон помидорчики и огурчики посадил, потому что так покойница делала. Вот и спрашивается, с чего ему вешаться?

– Насколько нам известно, Игорь Илларионов – простой сотрудник краеведческого музея вашего города. – Потапов стукнул по столу шариковой ручкой. – Не олигарх, не предприниматель, а обычный служащий с, прямо скажем, непривлекательной зарплатой. Неужели у него были враги? Или, может быть, кому-то из родственников не терпелось получить его домишко?

Слесарь хмыкнул и заморгал выцветшими глазами.

– Ну вы и скажете, товарищ следователь. Какие такие у него враги? Да Игорь, кроме меня, ни с кем и не общался. Пока его супружница жива была, они гостей к себе приглашали, с работы Игоря приходили две супружеские пары. Как только она отдала Богу душу, все о нем забыли, да он и сам не хотел, чтобы его тревожили. – Зяма немного помялся и продолжил: – Да, наведывался я к нему поболтать, тоже один живу, скука смертная. Вроде он мне радовался: чаю предлагал, иногда что и покрепче – и мы говорили и говорили. Надо же человеку душу излить.

– И что же он изливал? – В этой фразе майора слышалась ирония, но Зяма ее не заметил:

– Да всяко-разно изливал. О музее печалился, гутарил, дескать, средства не выделяются, посетителей мало, закроют скоро, а там столько интересного материала. Было время, когда там писали диссертации, а теперь история города никому не интересна.

Следователь взглянул на оперативников. Морозов улыбнулся:

– Беспокойство за судьбу музея не могло послужить причиной убийства, если оно имело место, – проговорил он. – Кстати, наш новый мэр клялся-божился, что даст деньги на его развитие. Кто знает, может быть, он и выполнит свое обещание.

– Мне тоже так кажется. – Андрей снова повернулся к Зяме. – О чем же еще вы… гутарили?

– Клад какой-то он искал, – выпалил Павел, и полицейские насторожились.

– Какой клад?

– А я почем знаю? – процедил Зяма. – Об этом он не слишком разглагольствовал, боялся, поди. Я понял только, что какой-то документ Игорь откопал, вероятно, в своем музее. Ну, в том документе черным по белому и написано, где клад спрятан.

Полицейские снова переглянулись, уже встревоженно. Версия с кладом, если Самуил Борисович подтвердит убийство, имела право на существование, да еще как имела!

– И что же это за клад? – поинтересовался Андрей. – Золото, бриллианты или старинные монеты?

– Да не знаю я! – Павел начинал заводиться, нервничать, больше всего из-за того, что приближалось время обеда, а он еще не приобрел заветную бутылочку. – Не спрашивайте меня об этом. – Он стукнул кулаком по впалой груди.

– Ладно. – Потапов махнул рукой. – Вы говорили, что он был человеком одиноким. Неужели совсем без родственников?

– Совсем, – подтвердил слесарь, – детишек им Бог не дал. – Он вдруг оборвал себя и щелкнул желтыми от постоянного курения пальцами. – А ведь был у него родственник… Братец двоюродный. Только они почти не общались. Я, например, его только раз и видел, на похоронах Лидии, супружницы Игоря. Неприятный такой тип, вроде предприниматель. – Зяма вдруг оживился. – Вы его, товарищ следователь, проверьте. Только адрес его не подскажу. Зовут его… – Он снял кепку и почесал плешивую макушку, – Платон. Точно Платон.