Галина Романова - Внимание - неверный муж! [litres]

– Как ты?

– Нормально. – Ася не стала браниться за то, что ирод ее испугал, хотя успела пару раз чертыхнуться про себя. – У вас что?

– У нас порядок. Слушай… – Иван вдруг, вопреки ожиданиям, не стал садиться в свою машину, а, обогнув капот ее «жигуленка», сел с Асей рядом. – Отвези-ка меня на дачу, сестренка. Устал я что-то сегодня. Туда дорога дальняя, боюсь, усну за рулем.

– А-а… как же твой красавец? – Она указала подбородком на его «Форд», не будучи, естественно, в восторге от перспективы тащиться сейчас за город. – Не боишься бросать его тут без присмотра?

– Виталик присмотрит. Мы договорились. К тому же из дружеских и совершенно бескорыстных побуждений я одолжил ему ключи от машины на день. Ну, так что, везешь? Или мне такси вызывать?

Господи, в его незамысловатых словах было столько двойного – нет, тройного! – смысла, что вдаваться в полемику сейчас, после того как она сдернула его с кровати посреди ночи, было себе дороже. Конечно же, она его отвезет. И на дачу, и на Северный полюс, и в тартарары отвезет. Ему стоит только попросить, и она сделает то, что он хочет. А как же иначе! Иначе же быть просто не может! Она же ему теперь по гроб жизни обязана! И за помощь, и за участие, и еще за то… что он ничего не расскажет родителям.

То, что она поведет машину после бессонной ночи, его как бы вовсе и не волновало. Вроде бы она уснуть за рулем ну никак не может, после того как просидела в засаде до трех утра.

А ей, черт возьми, тоже ох как хотелось спать! И к тому же не терпелось вернуться домой и удостовериться в том, что Ленька уже в кровати. Что он вернулся, принял душ, надел широченные пижамные брюки, еле державшиеся у него на талии из-за ослабевшей резинки, и спит в их супружеской постели сном младенца. Она бы пробралась в комнату на цыпочках и нырнула бы под его левую руку, прижалась к нему всем телом и забылась легким исцеляющим сном, после которого всегда наступает легкое безоблачное утро. А вместо этого она колесит по городу, норовя попасть на загородное шоссе самым кратчайшим путем…

– Ничего, Ась, он переживет твое отсутствие, – перекрывая шум мотора, проговорил Иван, скрестил руки на могучей груди, скосил в ее сторону догадливый взгляд и еще раз повторил: – Ему, может быть, это будет даже приятно.

– Что именно? – Ася напряглась мгновенно.

Она не терпела его пророчеств. И тон его покровительственный не терпела тоже. Все-то он про нее знает наперед. А чего не знает, о том непременно догадается. Догадается и выдаст ей с хмурой ухмылкой. Именно хмурой. До знакомства с ним Ася и не подозревала, что человек может так ухмыляться. Ну, хитро может, ну, ехидно. Или, скажем, снисходительно. Но чтобы вот так вот: с посеревшими от злости глазами, со скупым шевелением губ и приподнявшимися от возмущения бровями… Нет, до Ваньки в ее жизни так никто и никогда не ухмылялся.

– Ты злишься, братец? – спросила она, так как он не ответил на ее вопрос, отвернувшись к окну. – А чего злишься? Я же не хотела… Я же…

– Хотела, как лучше, а получилось, как всегда, – закончил он за нее и хрустнул суставами пальцев. Все ясно: злится, да еще как. – Я это понял, Аська. Я же все про тебя понимаю, ты знаешь.

– Знаю, – глухо обронила она и надолго замолчала, внимательно глядя на дорогу.

Дорога, в принципе, была нормальная. Дорога как дорога. В четыре часа утра машин почти нет. К тому же этот участок загородного шоссе был вовсе не оживленным в такое-то время года.

Вот весной и летом – да. Летом от дачников тут протолкнуться невозможно. Прут кто на чем и кто с чем. Тут тебе и «Запорожцы», и «Волги», и иномарки, загруженные под завязку. Старые раскладушки, прикрученные к багажникам, плетеные кресла и столы, шезлонги и велосипеды, мешки с подушками, матрасами и ковриками, которые дома держать стало невмоготу, а выбросить жалко. Куда тогда? На дачу, там сгодится.

На их даче старых ковриков не было. Там вообще никаких ковров не было. Ванька был против.

– Дом для отдыха не должен походить на будку старьевщика! – восклицал он, когда его мать, решившая поменять интерьер своего будуара, стремилась сплавить на дачу устаревший трельяж. – Там должно легко и непринужденно дышаться, и ничто не должно возрождать в памяти ненужные воспоминания, связанные с теми или иными дровами…

Ася была против такого категоричного заявления. Но идти наперекор Ивану в угоду мачехе не могла, поэтому зачастую молчала, когда он, скажем, скатывал ковровые дорожки с дощатого пола их дачного дома и тащил их на чердак.