Галина Романова - Грешница в шампанском [litres]

Но что изменять своей молодой жене он станет уже очень скоро, Александра не сомневалась.

Ну ладно, может, и не очень скоро, когда-то еще на личике его Надьки появятся первые признаки увядания. Но вот когда появятся, и когда он впервые обратит на них внимание, тогда берегись, симпатичная молоденькая тварь. Тогда-то и придет конец твоему счастливому щебету.

Года два-три, максимум четыре нужно на все это дерьмо.

На какое?

Да на такое, когда у мужика вдруг обнаруживается сонливая пресыщенность одним телом. Когда ей из кожи вон надо вылезать, чтобы у него на нее встал. Тут много всяких средств бывает нужно: от ажурного белья до плетки. И приходится выдумывать, изворачиваться.

Вот вылезает она, стало быть, вылезает из кожи вон, стараясь расшевелить его окаянный отросток, бьется над ним, бьется, а того не знает, что и это исчерпает себя уже очень быстро. Что и кружево ее надоест ему, и что задницу под плетку всякий раз подставлять ему западло станет, и что напиток ее любовный наутро изжогу вызывать будет. И захочется ему простую дешевую девку прямо в коридоре на подоконнике, прямо в кабинете на столе, прямо все равно где, лишь бы ЧУЖУЮ и МОЛОДЕНЬКУЮ!

А после понеслось, поехало, возрастной ценз на секс давно уже опустился до самого нижнего предела. Стало быть, моложе той молодой будут еще моложе, и так далее, и так далее, и так далее.

Все это Александра уже проходила и пережила. Обо всем этом знала не понаслышке. А ведь и старалась, и мудрила, и хитрила, и ужом извивалась, все бесполезным оказалось! Все равно выселил свою начавшую дряхлеть и покрываться морщинками супругу ее муж с модного шоссе в эту пускай и элитную, но трехкомнатную квартиру.

– Муся, ты же умненькая девочка, – бормотала лысая скотина, периодически заваливая к ней под утро после девок. – Ты же понимать должна, что в доме тебе не место! Там мои цыпочки день и ночь ножками дрыгают. Они станут тебя раздражать, мешаться. Живи тута, Муся…

Она и жила. Не роптала. И стол к его приходу накрывала. И даже спать укладывала, когда лысая скотина вдруг способна была ее возжелать.

А как возмутишься-то, если она целиком и полностью от него зависела? Просрала в свое время состояние отца, передоверив мужу – этой лысой скотине – ведение всех семейных дел. Он и подгреб все под себя. И оставил ее пускать слюни на глупое молодое прошлое: могла бы в руках его держать, как бы не была такой дурой, упустила шанс, теперь чего же…

Об этом всегда говорил ей его отвратительно проникновенный взгляд, когда он совал ей в руки конверт с содержанием на неделю. Об этом в один голос говорили ей ее подруги.

Хотя какие к хренам подруги! Суки одни рядом, а не подруги. «Ты, – говорят, – Санька, сама виновата. Ни к чему было тебе, – говорят, – так перед ним стелиться да любовь свою ему дарить всю без остатка. Пресыщаются, мол, они очень быстро – мужики-то».

Нет бы поддержать ее в тяжелую годину. Нет бы поныть так же да поскулить, сидя рядышком с ней на ее мягких кожаных стульях в ее столовой.

Что ты! Им только дай заклеймить да на путь истинный направить. Тоже еще наставницы! У одной мужик – в четвертом поколении алкаш, пропивает почти все, что зарабатывает. Кому такой нужен? Кто на такого позарится? Только одной жене и маяться и век доживать с ним.

У второй – уже шестое дело открывает, да всякий раз разоряется. На такое счастье тоже не много желающих.

Вот им и всласть ее поучить, как с мужиками надо управляться, а за глаза-то небось злорадствуют, что ее благополучию конец наступил. Одно дурам невдомек, что она из своего поражения вышла если и не с достоинством, то, во всяком случае, не нищей. А они что? Они по-прежнему копейки считают и мужей своих с попоек ждут до утра до самого. А ее скотина лысая…

Будто услышав, он тут же позвонил на мобильный и зажурчал, гад, зажурчал:

– Муся моя, привет.

– Привет, любимый, – приглушив скрежет зубовный, кротко ответила Александра.

– Чем занимаешься?

– Чем я могу заниматься, душа моя? Жду тебя!

– Ждешь? – он недоверчиво хмыкнул, что-то сострив тут же про деньги.

– Конечно! Я всегда тебя жду. Тебя и только тебя, ты же знаешь!

Здесь она мало врала даже самой себе. Кроме ее муженька, ей вряд ли теперь кто был нужен. С ним было привычно, удобно, и если приходилось притворяться, то тоже привычно, без особых изысков. Он, хоть и понимал прекрасно всю игру жены, принимал ее и ценил по-своему. Считал, что лучше уж пускай своя выкручивается, чем чужая.