Галина Романова - Грешница в шампанском [litres]

Семейная пара – молодой бизнесмен Сергей и его жена, которая оказалась к тому же сестрой Таисии, – вела себя той ночью как-то обособленно. Сидели за столом, вцепившись в руки друг друга, будто перед расставанием. Она не пила совершенно, может, беременная? А может, вообще не пьет, не в пример ее сестренке. Он…

Он был несколько напряжен и скован, но тут все вполне объяснимо. У Сергея строительная фирма. И он хотел заполучить Кагорова в качестве богатого клиента. Но опоздал. Кагоров документы с другой фирмой подписал. Подписал в канун Нового года. Сергей и скуксился сразу, отсюда и напряжение.

Но ведь за это же людей не травят, не так ли?

Нет, с этой стороны вряд ли мог быть преступный замысел.

Еще две семейные пары были приглашены, как понял Дмитрий, просто для встречи Нового года, и все.

Кто остается? Виктор?

Да, у него одного подлый интерес в смерти Кагорова имеется. Потому как должен Кагорову крупную сумму. И товар у него брал на реализацию, да испоганил. Срок реализации вышел, товар пропал. Снова долг за Витьком повис.

Унижался, ужом извивался, все просил отсрочить. Даже в новогоднюю ночь не удержался и снова эту тему поднял. Не отсрочит ли, мол, Кагоров ему возврат долга? Вот-вот, мол, все у него должно будет измениться, и он сразу все отдаст сполна. А откуда было взяться деньгам у него? Тетушка в Бразилии с миллионным состоянием помереть должна?

Пожалуй, он единственный, кто мог желать отправить Кагорова на тот свет. Он и с бокалами суетился. И в холл выходил неоднократно. Что ему могло помешать, к примеру, сунуть пузырек из-под яда Кагорову в карман? Отравить не получилось, так сиди же, братец, в тюрьме! Так, что ли, получается?

Да, надо бы понаблюдать за Витьком. Придется подключать ребят из своей охраны. Пусть поездят за ним несколько дней. А сам он тем временем начнет жену Витька окучивать. В новогоднюю ночь пролетел, так теперь наверстает. Пока Таисия в тюрьме, не простаивать же ему, в самом деле. С кем с другим встретиться было бы неприличным. Только-только овдовел все-таки.

А вот с Александрой в самый раз. Они оба присутствовали при трагедии, им есть что обсудить. Не так ли?

Кстати, она на похоронах была. Вела себя очень достойно. Ему понравилось. Излишне не скорбела. А когда кто-то обращался к ней и начинал охать и причитать, пуская при этом слезу, она лишь кивала и прятала подбородок в высоком воротнике норковой шубы. Не подхватывала, как наседка, чужие квохтанья. Просто молчала. Молчала с достоинством.

А вот Стаськина сестра Кагорова удивила. Надо же, только теперь об этом вспомнил.

Она стояла под руку с Сергеем, который, невзирая на утраченный к Кагорову интерес, тоже притащился на похороны. Из вежливости, конечно, по какой же другой причине. И вроде как связал их всех этот страшный случай.

Так вот, в отличие от мужа, сурово сведенные брови которого тоже подразумевали вежливое соболезнование, его жена, Надежда, кажется, Кагорова удивила.

Она смотрела в гроб на покойную с ненавистью. Да, точно! Причем ненависть была изрядно разбавлена брезгливостью. Почему? За что она могла ненавидеть Лилию? Они были разве знакомы? Что-то не припоминает он ее среди гостей своей покойной жены. Надо порыться в вещах усопшей. И в ящики рабочего стола заглянуть, и в компьютере поискать.

Узнать, чем жила его снежная королева, о чем хотела сказать, но так и не успела?…

– Сынок, сынок, а что мы тебе все говорили?! – не утратившее красоты лицо матери жалостливо сморщилось.

– Ну что вы говорили мне все, мама, что?!

Сергей сидел в отцовом кресле возле камина и тискал любимого кота Ибрагима. Котище был черен, как ночь. Коварен и мстителен, как горец. Отсюда и кличку получил. Единственно, на кого не распространялось его кошачье коварство, кому Ибрагимка прощал все грехи, это Сергею. Он не бросался на него из-за угла и не спрыгивал со шкафа на спину, даже если тот под горячую руку ему и наподдаст когда или на хвост по неосторожности наступит.

– Мы говорили тебе, держись подальше от этой девицы, милый. Это мезальянс! А ты что?! – прекрасные глаза матери наполнились слезами.

– А я что? – повторил Сергей.

Они всегда так разговаривали с матерью. Она задавала вопрос, он его повторял и тут же получал ответ, который знал заранее. Это было для него своего рода душевным истязанием, самобичеванием – всякий раз слушать, как мать вещает о недостатках его молодой жены. Не нужно было по сути, а он все равно слушал. Хотя и он, и мать, да и все их семейство знали, что недостаток у Надежды один-единственный – это ее происхождение. Во всем остальном ее сложно было упрекнуть. Она была почти безупречна.