Галина Романова - Красотка печального образа [litres]

Начальство начинало свой рабочий день с того, что проходилось вдоль и поперек по его отделу, в котором служили одни бездельники, тупари и алкоголики.

Ну напился один из его ребят. Ну попал в вытрезвитель к своим же, те просто новенькие были и не знали парня в лицо, а удостоверения при нем не оказалось.

С кем не бывает проколов? Разве это повод для ежедневных утренних упреков?

И бездельниками их назвать никак нельзя. На каждом по три десятка дел висит, начиная от пьяной драки в соседнем дворе и заканчивая проевшим плешь городским маньяком.

Ребята не сидели, сложа руки. Они работали. У каждого в разработке было, минимум, по три версии.

– Пустышки! – орало на сегодняшней утренней оперативке начальство, орало, хваталось за сердце и за валидол. – В разработке у вас пустышки, потому что работают одни тупари, мать вашу!!!

В разряд тупарей они попали после истории с мобильным Коломенцева Тимофея. То есть после того, как Корабейников не обнаружил среди его абонентов ни одного мало-мальски приличного подозреваемого.

Но вот когда заявился к нему Анатолий и кое в чем просветил, то тут…

Но тут оказалось уже слишком поздно для реабилитации в глазах взбесившегося руководства. Ни на какие похвалы оно уже способно не было. Только упреки в бездействии и нежелание помочь хоть в чем-то.

Он вот сегодня с утра, к примеру, запросил санкции прокурора на обыск.

Ему даже договорить не дали. Заорали так, что три оставшиеся волосинки на голове Корабейникова, проложившие по его лысине три поперечные узкоколейки, встали торчком.

– Вон! И чтобы духу твоего в отделении не было до тех пор, пока ты мне на стол голые факты не выложишь, Стас! И никаких санкций до тех пор! Никаких больше просьб! Сами!!! Все, мать вашу, сами!!!

Корабейников выскочил из кабинета начальства с багровым лицом. Он ведь даже не успел поделиться своей радостью на предмет того, что, просмотрев еще раз тридцать распечатки телефонных разговоров Коломенцева, выписав задействованных в этих переговорах лиц и разбив их на группы, подгруппы и категории, он, кажется, начал кое-что понимать. И для того вот, чтобы довести собственное прозрение до победного финала, ему необходимо было две вещи: санкция прокурора на обыск и обязательное присутствие в его кабинете настырного малого.

Ни того, ни другого он не получил! А получил вместо этого втык!

Корабейников вышел из дверей управления и едва не задохнулся от духоты.

Ну и пекло! Когда же наконец закончится этот зной, уляжется пыль, вечно поскрипывающая на зубах, угомонится мухотень вместе с осами, которые кружились по его кухне над тазами с вареньем.

Вместе со злостью на начальство пришло тупое раздражение на жену.

Тысячу раз просил не превращать квартиру в консервный завод. Сотни тысяч раз просил погладить ему простую рубашку в мелкую полоску с короткими рукавами, чтобы он не парился, не потел и не вызывал отвращения у окружающих и у себя самого. А она вместо этого что? Она вместо этого сует и сует ему каждое утро опостылевший пиджак. Который не подходил ему по росту еще в магазине. На вырост, что ли, покупала? Спрашивал ведь: милая, как мне? Она только башкой своей качала: нормально, нормально. А где нормально, если рукава почти пальцы прикрывают, а карманы чуть не на коленках.

Корабейников вдруг с небывалой злостью стащил с себя пиджак, скомкал и тут же, поискав глазами урну, направился прямо к ней. Впихнул туда пиджачный комок, утрамбовал и для верности еще ногой потолкал сверху. Будто тот настырно мог выскочить из урны и снова занять место на его плечах.

Не выскочил, не занял, и Корабейников, с облегчением расправив плечи под тонкой белоснежной сорочкой, с длинными таки рукавами, направился к воротам.

Не дают санкции на обыск? И не надо! Он без нее обойдется! Что так, что так – по-любому, с работы ему лететь.

Ведь если не послушается начальства и залезет в дом без санкции, и еще попадется при этом – выговором не отделаться, выгонят запросто. А если не залезет в дом без санкции, подчинившись начальству, и прождет еще неделю-другую, то на его руках может оказаться еще парочка дел о местном маньяке, отправившем на тот свет очередных двух красоток.

Невзирая на полуденный зной, Корабейников зябко передернулся.

Не надо ему ни титулов, ни званий, пускай уж лучше девки живут. Итак, в городе жуткие разговоры ходят – вечерами страшно в соседнюю булочную выйти. Жена вон двенадцатилетнего сына теперь пасет, тот аж волком воет. И это в их-то захолустье с населением в двадцать тысяч человек! Когда же такое было?!