Галина Романова - Лицензия на happy end [litres]

– А удостоверение зачем мне тогда показали? – недовольно попенял ей Мишин, испуг перед властными структурами его заметно отпустил.

– А стали бы вы со мной без него разговаривать? – Катерина лукаво улыбнулась.

– Пожалуй, что нет, – согласился Борис Иванович и поерзал на стуле. – Только говорить особо не о чем. Не было никакого клада. Врет этот гад! Врет и лишь подрывает авторитет приличных людей. Допился до чертей, вот ему и мерещится черт-те что, простите! Он врет, а нам расхлебывай! Начальник поначалу хотел даже его к ответственности привлечь, да потом рукой махнул. Ваньке и так никто не верит. Посудите сами, разве понес бы он эти деньги к нам, коли нашел бы?! Да он пропил бы их тут же, и дело с концом.

Деньги? Значит, все же деньги!

– И много было денег? – задумчиво обронила Старкова и, заметив, как недовольно полезли под густую челку мохнатые брови Мишина, поспешила добавить с улыбкой: – Что говорит Голощихин? Сколько он нашел?

– Да он каждый раз по-разному говорил, – хмыкнул Мишин. – То сумку нашел с пачками рублей. То чемодан с долларами. То и вовсе начал говорить, что мешок был банковский. И сумму всякий раз называл разную. То сто тысяч, то двести, потом договорился до миллиона. Идиот! Алкоголик, одним словом!

– Странно это все, – вдруг задумалась Старкова. И упустила из виду, каким неадекватным образом подействовала ее задумчивость на Мишина Бориса Ивановича. Он насторожился, нахохлился и косился то в ее сторону, то в сторону аппарата внутренней связи.

– Странно что? – не выдержал он ее молчаливой прострации.

– Странно, что разговор об этом вообще он завел. Откуда-то ноги произрастали у пьяной его болтовни! Так откуда?

Она говорила скорее сама с собой, на мгновение позабыв про Мишина. Но он вдруг рассердился и посоветовал ей, сопроводив совет невежливым фырканьем:

– Пойдите и спросите, раз вам так интересно.

– И пойду! – Катерина сорвалась с места, быстро дошла до двери, схватилась за ручку, но обернулась на Мишина и обронила с вызовом: – И спрошу!..

Она уже вышла из его кабинета и дверь плотно за собой закрыла, поэтому не могла слышать, как Мишин снял трубку и со вздохом доложил своему начальству:

– Кажется, Иван Дмитрич, дождались мы с вами все-таки проверки.

– Это ты о чем?

– Да была тут у меня сейчас фифа одна. Больно деловая! Совала мне в нос удостоверение оттуда!.. – Борис Иванович назвал структуру и аж вспотел с перепугу. – Интересовалась Голощихиным и кладом его.

– Да?! С чего это вдруг? – Начальство не обеспокоилось, но удивилось. – А сама она как?

– Да так, скажу вам, пигалица какая-то. В сумке купальник, на ногах сандалии, пятки в песке. Может, наврала, что оттуда? Хотя удостоверение…

– Ты данные с удостоверения списал? – перебило его начальство.

– Не переписал, но запомнил, – похвалил себя Борис Иванович.

– Диктуй! – последовал приказ.

Мишин послушно продиктовал серию, номер, месторасположение ведомства, фамилию и имя с отчеством его недавней гостьи.

– Есть у меня человек свой в их кругах, попробую узнать, кого они нам подсунули. А то с ними знаешь как!.. – Начальство протяжно вздохнуло. – Улыбаются, веснушками сверкают, задницы на пляже греют, а потом бац – и петля на твоей шее уже затянута. Узнаем, с кем придется иметь дело, Боря, не сомневайся. Если понадобится, и люкс ей в ведомственной гостинице организуем, и досуг оплатим.

Мишин Борис Иванович повеселел, выбрался из-за стола, подошел к окну и не без самодовольства наблюдал за тем, как его гостья усаживается в свою машину и выезжает со стоянки. Потом встрепенулся, подбежал к столу и записал в блокнот номер ее машины. Мало ли, вдруг понадобится…

Голощихин Иван корчился в муках совести, ну и организма, как водится.

Его колотил озноб. Его бросало в жар. Выворачивало суставы. Сушило горло и желудок дикой жаждой. Он пытался подняться с койки, но ничего не выходило. Старый пружинный панцирь растянулся гамаком до самого пола, и он намертво приковал к себе немощное хозяйское тело. А выбраться ему ох как надо было! Под столом на кухне в одной из бутылок должно было оставаться граммов сто пятьдесят портвейна. Он точно помнил, что не допил вчера, решив завязать.

Завязать не получалось, слишком уж было муторно. Оттого и мучился совестью Голощихин, с болью осознавая, насколько слаб он оказался перед соблазном опохмелки.

Очередная его попытка подняться на ноги не увенчалась успехом, и он снова с протяжным стоном упал на спину. Упал и уставился в потолок прослезившимися глазами.