Геннадий Сорокин - Страх никогда не стареет

– Понятно, на винтовке остались его отпечатки пальцев. Я-то думал, кто-то из вас силен в передовых методах криминалистики, а вы, не мудрствуя лукаво, подловили его на хвастовстве. Катализатор, понятно, изготовила ты. А кто тогда его угостил? Я считал, что тоже ты, зашла поговорить о сестре и…

– Меня он вообще видел только со стороны, когда я встречалась с Наташкой. Это «Арес» к нему пошел выпить, поговорить о жизни. Когда вернулся после его убийства, не удержался и пропустил стопку-другую. В общем, к вечеру, когда надо было идти подложить винтовку в квартиру Киселева, «Арес» уже был здорово навеселе. Погосян решил, что лучше меня с этим никто не справится. Пришлось идти. Дальше рассказывать?

– Дальше я все знаю.

– Саша, – задумчиво спросила она, глядя мне в глаза, – почему ты считаешь, что во всей этой истории я играю главную роль? Ведь ты так думаешь?

– Ты умнее их всех вместе взятых, у тебя был мотив, у тебя должны были появиться большие деньги, которыми можно расплатиться со всеми участниками, которых бы ты оставила в живых. Я больше чем уверен, что Погосяну именно ты внушила мысль, что сенатор задумал его убить. Стоило тебе подслушать его разговор с сенатором, как до остального ты бы сама быстренько догадалась. Погосяна ты знала как свои пять пальцев, знала, на какую точку ему надавить, чтобы у того развилась паранойя. Потом Городилов, который сильно нуждался в деньгах, и ты это прекрасно знала. Еще ты, Инна, как хороший психолог, вычислила, что Городилов ненавидит твоего отца и, пока он жив, вечно будет у него в шестерках. Иван Степанович выбился из грязи в князи и хотел быть удельным местным царьком, а при твоем отце был вечным шакалом при Шерхане. Во всей истории с вовлечением Фаины чувствуется дуновение творчества Ирины де Сад, эдакая любительская постановка добротного художественного произведения. Ну а «дневники» Киселева ты написала от начала и до конца, от родинки на груди, про которую кроме тебя никто не знал, до сцены в кабинете. Вся эта шайка не более чем марионетки в твоих руках, которым ты прописала роли от начала и до конца. Как оказалось, конец у всех них на кладбище.

– У меня ужин готов, – спокойно сказала она, затушив сигарету. – Саша, а когда ты пришел к такому выводу?

– Когда ты показала мне разбитую отцом губу. Представляю, каждый раз, когда ты языком нащупывала шишку на губе, ты, наверное, думала: «Когда-нибудь ты мне, папочка, за это заплатишь!» Потом, может быть, сама не желая этого, ты рассказала, что же в действительности представляли собой эти ничтожества. Кто из всех вас годится на роль лидера? Ну не Погосян же, который не мог понять, что униженная любовница – это кровный враг, а не соратник. У них ни у кого не хватило ума прочитать «Осеннее просветление» и подумать, о чем это странное произведение? О беспорядочных половых связях наркоманки или о том, что, когда наступит пора, нужно безжалостно «резать по живому»? Девушка, уходящая поздним вечером неизвестно куда по дороге, вдоль которой стоят неизвестно чьи могильные кресты, – это аллегория финала. Любой из них, прочитав этот фрагмент, должен был задуматься: а не на мою ли могилу она намекает? Почему уходит одна, где остальные? Но ни у кого из них не наступило просветления!

– Оно наступило у одного тебя. – Инна поднялась и стала расставлять тарелки на столе. – Хотя все, что там написано, не имеет никакого отношения к убийству.

– Оно имеет отношение к тебе. Это твой внутренний мир, скрытый под оболочкой вечной апатии. Налей мне перед ужином рюмочку водки. Отчет я и завтра успею закончить. Знаешь, Инна, мне впервые в жизни откровенно предложили написать детектив, фальшивку по мотивам произошедших событий. Расписать, кто и что сделал, какие им двигали побуждения и почему я пришел к таким выводам. На моем творении распишутся московские боссы, и с этого момента художественный вымысел станет правдой и истиной в последней инстанции. После моего отъезда сюда приедут следователи из Генеральной прокуратуры, которым в Администрации президента прикажут воплотить мой труд в материалы уголовных дел. Новые следователи все перепишут как надо, да еще натыкают местных носом, что плохо работали. И все, дорогая, эта неприятная история будет окончена и предана забвению на веки вечные. В моей пьесе Инна Ралифовна Сарибекова будет фигурировать как персонаж даже не второго, а третьего плана. Она странная скрытная особа, не замечающая интригующих событий, которые происходят вокруг нее. Инночка – просто любящая дочь, оплакивающая горькими слезами безвременную кончину любимого отца. Правда, на вторую дочь в моей пьесе выльется ведро помоев, но тут ничего не поделать! Такова ее расплата за грехи молодости. Хотел бы я расписать Наталью радужными красками, но ничего не получится. Так что, забудь, Инна, про веревку и давай кушать!