Стивен Бут - Чёрный пёс

Молодой человек замолчал, и Тэйлби даже показалось, что рассказ закончен. Он уже начал хмуриться, расстроенный очевидной никчемностью истории. И тут Дэниел заговорил снова:

— Она была с Ли Шерраттом. В беседке. Как это часто бывало, Ли был обнажен до пояса и скалился на мою мать. А на той была надета красная шелковая рубаха, концы которой завязывались небрежным узлом на поясе. Когда я ее увидел, она как раз надевала ее. Тогда я впервые увидел обнаженную грудь моей матери.

В комнате для допросов повисла тишина. Где-то в здании управления раздался свист, а потом зазвонил телефон, который сняли только после шестого звонка. Стюарт боялся пошевелиться, чтобы не испортить момент.

— Но не это было самым страшным, — продолжил Дэниел. — Хуже всего было поведение моего отца. Когда я вошел, он отвернулся от окна, и мне в глаза сразу же бросились две вещи: первая — бинокль, и вторая — его эрекция.

Молодой человек сидел, уставившись в стол, как будто его интересовали только шариковые ручки и скрепки для бумаг. Тэйлби вспомнил стол Грэма Вернона у него в кабинете. Там стояла прислоненная к лампе фотография новобрачных, сделанная, если судить по прическе невесты и лацканам пиджака жениха, в 80-е годы. Грэма было легко узнать по широкой улыбке профессионального продавца и чистому взгляду прямо в объектив камеры. Если закрыть глаза на изменения моды, то в молодости он был очень похож на молодого человека, который сейчас сидел перед полицейскими.

— Она была невероятных размеров и выпирала из его брюк, — добавил Дэниел. — Была совершенно нереальной. Сначала я подумал, что у него просто что-то лежит в кармане, хотя он никогда ничего не кладет в карманы брюк. Считает, что это портит их фасон. И только потом я понял, что это. Все дело в том, что мой отец ловил кайф, наблюдая, как моя мать трахается с садовником. И это был мой отец, старший инспектор, — его голос задрожал. — Это был негодяй, которого я называю своим отцом.

Тэйлби медленно кивнул. За долгие годы службы он перестал удивляться сексуальным предпочтениям других людей. Все это были просто факты, которые необходимо было зафиксировать, информация, которую следовало пока отложить, как один из возможных побудительных мотивов. Ее просто необходимо проанализировать с точки зрения соответствия другим фактам, которые сейчас широким потоком вливались в комнату для совещаний. Жизнь и смерть Лауры Вернон начинала обретать какую-то форму по мере того, как фрагменты этой головоломки вставали на свои места. Все, что проливало хоть какой-то свет на обстоятельства убийства, было важно. Но насколько можно верить тому, что говорит рассерженный и озлобленный молодой человек, который ненавидит отца и у которого только что убили сестру?

Синяя лента все еще свисала с деревьев, а констебль по-прежнему стоял на посту на тропинке, но сотрудники следственной группы и судмедэксперты исчезли. У них были другие дела: место подозрительного поджога в Мэтлоке, серьезное нападение в Глоссопе, серия краж с отягчающими обстоятельствами в Идендейле…

— Слишком жарко. Прямо мозги плавятся, — вздохнул Бен Купер. — Не могу сообразить здесь ничего путного.

Он вновь оказался на раскаленном склоне холма на месте преступления, рядом со старшим инспектором Тэйлби.

— Так чем же ее убили? — размышлял тот. — Веткой дерева или поленом? Но в ране нет никаких следов деревянных щепок. А миссис ван Дун говорит, что в этом случае они были бы. Кроме того, удары были нанесены чем-то твердым и гладким, а не корявым. Так чем же? Камнем? Вполне возможно. Но его нигде не видно. Ведь подобную вещь с собой не унесешь, а, Купер?

Бена не удивило, что начальник интересуется его мнением. Он достаточно долго работал под его руководством и хорошо знал разницу между старшим инспектором, общающимся с конкретным офицером — пусть даже со скромным констеблем, — и старшим инспектором, который с помпезной напыщенностью выступает перед публикой. Говоря с простыми безвинными жителями, он не мог изъясняться с ними простым, понятным языком: в тех случаях, когда ему приходилось общаться не с офицерами полиции и не с подозреваемыми, из его уст лились потоки полицейского жаргона. Создавалось впечатление, что он хотел держать их всех на расстоянии вытянутой руки, за барьером из малопонятных формулировок.

Несмотря на то что Тэйлби был опытным полицейским, карьера этого человека серьезно тормозилась его неумением общаться с публикой. Когда придет время, ему, скорее всего, подберут достойный административный пост, на котором он сможет составлять отчеты и писать служебные записки в том помпезном стиле, который он так любит. Купер считал, что это будет крупной потерей для системы. Тем более что свои неисправимые особенности есть у всех — иногда они просто менее заметны.