Керстин Гир - Замок в облаках

Это наверняка будет самое снежное Рождество в моей жизни. И первое Рождество вдали от дома и семьи. Раньше я была уверена: при мысли о том, что на праздниках придётся вкалывать как проклятой и общаться с совершенно чужими людьми, я взвою от тоски по маме, папе и братьям. Однако всё оказалось не так. Я сгорала от нетерпения и возбуждения.

Было ясно: скука мне на это Рождество точно не светит.

Несмотря на то что, согласно внутреннему распорядку отеля «Шато Жанвье», в номера категорически запрещалось заселяться с домашними животными («в интересах гостей отеля, которые нуждаются в спокойной обстановке»), за сегодняшний день сюда въехали три собаки. Разумеется, с их владельцами. Если считать мопса господина и госпожи фон Дитрихштайн из номера 301, прибывшего вместе с ними вчера, налицо имелось уже четыре исключения из правил отеля, каждое из которых Роман Скандалист одобрил лично.

«Постояльцы бывают обычные и особенные, – повторял он. – И наш долг – выполнять и угадывать пожелания особенных гостей».

Фон Дитрихштайны явно относились к категории особенных гостей: во-первых, они могли похвастаться дворянским происхождением, во-вторых, работали репортёрами (он – фотографом, она – журналисткой) и уже много лет специализировались на интервью со знаменитостями и эксклюзивных репортажах с балов и различных тусовок. Правда, следует отметить, их мопс не представлял ни малейшей угрозы для спокойной обстановки в интересах нуждающихся в ней гостей отеля. Он лежал на полу молча и почти не шевелился. Сначала я даже приняла его за чучело или одну из сувенирных бонбоньерок, сделанных настолько искусно, что они действительно не отличались от живых зверей. Окончательно сомнения рассеивались только тогда, когда начинал откручивать такой бонбоньерке голову, чтобы добраться до шоколада внутри.

Он даже не пускал слюни, а для мопса это особенность поистине небывалая.

По сравнению с ним пудели бывшей знаменитой фигуристки Мары Маттеус казались пошустрее. Правда, и они тоже вели себя в высшей степени прилично, пока их хозяйка заполняла формуляр на стойке регистрации, а Роман Монфор, прибывший в отель почти одновременно с ними, беспрерывно похлопывал и поглаживал их по пушистым головкам.

Я наблюдала за приездом ведущей новогоднего бала, спрятавшись в глубине ложи консьержа. Отсюда открывался превосходный обзор на весь гостиничный холл и даже на площадку перед вертящейся дверью снаружи. Я отлично слышала голоса, раздававшиеся со стойки регистрации, но за деревянными панелями стойка консьержа не просматривалась. При необходимости я могла высунуть нос – и в один миг снова исчезнуть из поля зрения, что и поспешила сделать, когда на пороге отеля показался её владелец. Вообще-то он и так никогда не обращал на меня внимания.

– У-тю-тю, золотые мои собачки, такие же золотые, как и ваши медали! – обратился Роман к Маре Маттеус, похохатывая над своим оригинальным каламбуром.

Его сын Бен, стоявший за стойкой регистрации, еле заметно поморщился, однако немедленно вновь придал выражению лица невозмутимый вид.

Похоже, Бен приступил к работе сразу же после своего визита к Жестику и Жилетику, даже не распаковав вещи. Либо он был сверхобязательным человеком, либо его папочка не делал ему ни малейшей поблажки, как и остальным служащим. Правда, если Бен действительно работал здесь бесплатно, Роман Монфор мало чем мог его напугать: ни вычет из зарплаты, ни досрочное увольнение ему не грозили.

Донельзя прохладную встречу отца и сына я тоже наблюдала из своего укрытия. Будем честны: увидев Бена, губы Романа Монфора не растянулись в улыбке даже наполовину так радостно, как при виде пуделей Мары Маттеус. В свою очередь Бен вообще не улыбался, в его взгляде читалась озабоченность. Дело в том, что, когда он появился в отеле, его отец как раз распекал Анни Мозершу, потому что она имела наглость пересечь гостиничный холл.

– Что я вам запретил делать?! – прошипел он.

– Совать мой сморщенный нос туда, где он может напугать постояльцев?

Анни Мозерша была самой старой горничной в службе уборки номеров, которую возглавляла фрейлейн Мюллер, а возможно, и самой старой горничной на свете. Взглянув на её круглое морщинистое лицо и руки с набухшими венами, усеянные пигментными пятнами, с лёгкостью в это верилось. Свой возраст Анни Мозерша хранила в тайне и утверждала, что её вынесут из Замка в облаках только ногами вперёд, ведь только тогда она не сможет держать метёлку для пыли. Однако до этого было ещё далеко: никто, даже сама фрейлейн Мюллер, не смахивал пыль с таким усердием, как Анни Мозерша. Никто не карабкался вверх по стремянкам столь бесстрашно, чтобы добраться до карнизов для штор и узорной лепнины на потолке. Никому не было известно столько хитростей, касающихся выведения пятен с обивки мебели и ковров.