Евгения Михайлова: Роль любимой женщины

Все это так мало напоминало влюбленность, о которой он читал в книгах, которую видел в кино. От этого не хотелось вздыхать на луну, петь серенады и писать нежные письма с признаниями. От этого хотелось убить себя. И… да, пора уже это сформулировать. Больше не хотелось гладить Алену по шоколадной головке, как обиженного судьбой ребенка. Дикие мысли спускались из воспаленного мозга все ниже и ниже. Он принимал ледяной душ, делал гимнастику, пытался напиться, чтобы уснуть хотя бы пьяным сном. А становилось только хуже и хуже. Не стирались с горячих глаз нестерпимые картинки, как будто посланные бесами, которыми бредит его жена. Он видел, как врывается сейчас к Алене в квартиру и берет ее грубо, прямо на пороге. Как звонит ей от подъезда снизу и, когда она спускается, насилует ее прямо на лестнице. Он везет ее на могилу отца… И тут начиналось самое невероятное. Он видит, как там, в отчаянии и невозможности себя укротить, терзает ее нежное тело прямо на могильной плите, на рассыпанных розах, которые они покупают, чтобы украсить тихий приют отца. Он оскверняет все.

Алексей хрипел в подушку, задыхался и думал, что утром просто не встанет. Ушли все силы, которые нужны для жизни и стольких дел.

Но он проснулся, конечно, или вовсе не засыпал. Он не мог есть. Глоток кофе раскаленным куском солнца покатился по телу, и пытка началась сначала.

Он приехал на работу, мрачно прошел по коридору офиса, никому не улыбаясь, как обычно. Закрылся в своем кабинете. И тут позвонила художница, которая высекала портрет на памятнике отца, сказала, что они с Аленой могут приехать посмотреть работу. Он, конечно, сразу сообщил об этом Алене, но сказал, что пока не знает, когда сможет вырваться. На самом деле он мог вырваться хоть сию секунду. Поездка займет не больше двух часов. Но он оттягивал время встречи с Аленой.

Алексей напряженно думал: что же ему делать. Он так напряженно думал, как будто речь шла о жизни и смерти. Собственно, лукавить с собой уже не имело смысла. Речь шла именно об этом. В панике он вдруг вспомнил всю эту богомольную литературу об укрощении плоти. Книги о священниках, которые убивали тело, спасая душу. У него не было выхода.

Алексей сказал домашним, что у него заболел желудок, на работе — что у него началась сильная аллергия и он не может бриться. Он не ел, не пил, не курил. По утрам, как всегда, надевал свои дорогие офисные костюмы, сверкающие белоснежные рубашки и отправлялся в офис, как грешник из ада. На лице со щетиной, которая его странным образом украшала, как заявили коллеги, горели потемневшие от непосильного труда глаза. От непосильной борьбы. Плоть была сильнее укрощения.

Так он продержался две недели. Дольше избегать Алену было невозможно.

Он только сухо кивнул Алене, когда она подбежала к его машине. Посмотреть даже мельком не было никакой возможности.

Алена была очень озабочена. Безденежье надвигалось, а варианты решения проблем, наоборот, не виделись даже в тумане. Она все еще была разбита, раздавлена, убита. Она знала, что должна заставить себя позвонить своим режиссерам, вернуться на работу. Но не могла. Конечно, она не сможет работать.

Напряжение между собой и Алексеем она почувствовала не сразу.

Они обсудили ее очередную самоубийственную идею. Алена решила продать свою квартиру и купить меньшую.

— Понимаешь, мне в ней плохо. Я в ней заблудилась. Ты поможешь, Алеша?

— Да. Конечно. Можешь считать, что ты нашла покупателя. У меня трое детей. Мне нужны еще квартиры. Твой вариант — новую маленькую клетку для райской птички, конечно, подберут. Я постараюсь, чтобы разница в сумме была максимальной.

— Спасибо, — вздохнула она облегченно.

— Тебе спасибо. Мне всегда нравилась квартира отца.

Сердце Алены забилось ровнее. Отсрочка приговора. Будет какое-то время собирать собственные осколки и что-то придумывать. И вот тут-то она и почувствовала странное напряжение между ними. Алексей протянул руку, чтобы включить музыку, нечаянно коснулся ее руки и отдернул ладонь, как от удара током. Он приспустил окно с ее стороны, задел ее плотную черную юбку — и подавил вздох, как от боли. Она посмотрела на него, на его щетину, на отведенный от нее потемневший взгляд и все поняла просветлевшим вдруг мозгом, горящие угли прозрения рассыпались по ее телу.

Они приехали к художнице. Прошли в мастерскую. Там нахлынули другие чувства. Алена гладила высеченное белым на черном мраморе лицо мужа, поражалась и ужасалась его живой красоте. Металась ее душа в поисках его на земле. Алена плакала. Гладила руки художницы.