Инна Тронина - Лунатики

Нет, не трус он, и армию отслужил, но жалко бабушку. Вера Фёдоровна знает об этом. Но, в свою очередь, не представляет, что Серёжа действительно может погибнуть. По молодости, по глупости связался с бандитами. И того-то мужика, блатного, не лично убивал. За что так карать, Господи? Неужели не дашь пареньку времени на вразумление?…

Гусева рывком уселась в постели, нашла взглядом иконы, перекрестилась, сморгнула слезу. Внучек ничего не утаил от неё. Говорил, как с лучшим другом, от которого нет секретов. Объяснял значения тех слов, что старушка не понимала. У молодых нынче другой язык – не русский, привычный. Свой придумали, чтобы других не стесняться. Хоть словарь заводи – вылетает из головы вся эта шелуха. «Братва» какая-то, «крутые», «менты», «дура», «тачка»…

Или, к примеру, не знала Вера Фёдоровна, что такое «клюквенник». Думала – тот, который клюкву без спросу собирает в лесу. А Серёжа рассмеялся: «Нет, бабуль! Это – вор, который церкви чистит!» Вот тебе и на! Растила внука для лучшей жизни, а получилось всё наоборот. Он преподаёт бабушке азы тюремного жаргона. Вот она молится сейчас на иконы. И такие же образа воруют «клюквенники». Значит, не справиться с ними Господу Богу, тогда чего же у Него за внука просить? Ведь не разверзаются небеса, не поражают молнии этих «клюквенников»!

Паразиты такие, берут прекрасные слова и опошляют их, будто зад ими подтирают! Всю жизнь при слове «балерина» у Веры Фёдоровны стискивало дыхание от восторга. Веяло запахом духов и кулис, звучала в душе музыка. А воры «балериной» называют обыкновенную отмычку.

Эх, Серёжа, да как же так? Неужели без «блатных» сейчас не пробить себе дорогу? Ты – сирота при живых родителях, а бабушка ничем тебе помочь не может. Только любит, бесконечно любит. И не за деньги, не за родство. Просто за то, что ты есть…

Вот какая беда! Знать бы Серёже, что человек из банды на той стороне, не стал бы обострять отношения. Ведь от милиции проще отвязаться, «отмазаться», как внук говорит. А вот от этих забубенных… До сих пор Серёжка считал себя успешным, предприимчивым. На двадцать третьем году жизни сделал неплохую карьеру. Бабушка не ждала от него такого взлёта. Школу ведь окончил на одни тройки.

А потом Вера Фёдоровна расправила спину, вздёрнула подбородок, загордилась. Привалила внуку удача! Порадоваться бы немного за него, а там и помирать можно. А тут – заморочки с магазином Галины Коробейниковой… Год Свиньи и подложил им свинью. Надо было бы ждать, да не хотелось верить.

Гусева легла в постель и неожиданно крепко уснула. Наверное, молитва помогла – сняла с души тяжкий груз дум о несчастьях внука. Пальцы разжались, руки упали вдоль туловища. Растрёпанная седая голова склонилась к плечу. Грудь уже не трепетала; она поднималась и опускалась ровно, бесшумно.

Да, нужно было лечь в больницу, провести там все процедуры. Но Вера Фёдоровна боялась оставить Серёжку одного. Ей казалось, что она оберегает внука одним своим присутствием. И Сергей не настаивал на госпитализации старушки. Обещал и дальше возить её по врачам. И не выражал никакого недовольства. Надо – значит надо. Здоровье бабули всего дороже.

Эхоэнцефалоскопию нужно будет сделать ещё раз. Может, и два – для профилактики. Но это потом, ближе к осени, когда начнёт резко меняться погода. А сейчас как бы не заболеть! Того и гляди пойдёт стрельба – если не на даче, то в городе. Каждый шорох пугает, разгоняет лёгкую дымку сна. Гусева судорожно зевнула, перевернулась на другой бок. Вроде, тихо. Пока тихо…

И всё-таки после уколов полегчало. Не грохотала в висках кровь, не пересыхало по рту. Постель казалась мягкой, подушка – удобной. Как бы помочь Сергуньке? Но поддержать парня можно лишь советом, да ещё всепоглощающей любовью. Как хочется развести руками его боль, залечить душевные раны!..

Вера Фёдоровна всё глубже погружалась в пучину тёмного горячего сна, и уже не ощущала себя. А потом вдруг поняла, что сидит на краешке сбитой постели. И понимает, что в спальне своей находится не одна. Вот – кровать, ореховая тумбочка, тройное зеркало, шкаф. Лунные блики на стенах, окно, распахнутое в ночной сад.

Гусева отвела волосы от глаз, потёрла сухой ладонью морщинистый лоб. И вдруг оторопела, заметив ещё одну женщину – пожилую, худенькую. Одета гостья была тоже в ночнушку «ришелье». Только что небо было ясным, а теперь спальня наполнилась туманом. Вера не различала на противоположной стене большого фотопортрета мужа. И лиц сына с невесткой на другой фотографии тоже не могла разобрать.