Александр Черенов - Преступление из наказания. Прошлое переплетается с настоящим…

Подполковник обошёл стол кругом, и сел рядом. Обнял меня за плечи.

– Петрович, мы с тобой уже три года в одной упряжке. За это время две трети личного состава в твоей конторе и половина в моей «слиняла». А мы с тобой держимся, как ржавые гвозди в доске. Я видел тебя в разных ситуациях – и ни разу ты не скурвился. Поэтому мне нет смысла кривить перед тобой душой: да, я не трус… но я боюсь. И тебе надо бы. Хотя тебе проще: ты – один. Но ведь и жизнь у тебя – тоже одна.

«Опер» едва не приклеился губами к моему уху.

– Петрович, ну, чего «городить огород»?! Или я не знаю, какой ты мастер «шлифовать дела»?!

– Двусмысленный комплимент! – хмыкнул я.

Подполковник немедленно обложился руками.

– И в мыслях не было, Петрович! Никто не сомневается в том, что ты – лучший «следак» области! Я ведь – в хорошем смысле! Ну, в смысле того, что ты умеешь отсекать «крючки» для крючкотворов.

– Это – «крючки»?! – не поскупился я на оба знака. Но «мент» и не подумал вдаваться в дискуссию.

– Петрович, не погуби!

Не требовалось никакого анализа – ни голоса, ни взгляда – чтобы понять: мольба шла из души, от сердца. Я даже заметил, как под дрогнувший голос в глазах подполковника блеснули «неуставные» слёзы. Мужик не просил: умолял. И не для «галочки в отчёте»: «ради жизни на Земле». И не какой-нибудь, там, абстрактной: своей и своих детей.

– Петрович, неужели тебе жаль это дерьмо? Это ведь не человек! И, чем дальше, тем больше… в смысле: тем меньше в нём будет человека! Он уже сейчас загрязняет природу, а что будет, если мы ему «отпустим»?! Это же – новейшая редакция папеньки-скота!

Текст заключился «морально-психологической обработкой меня» из глаз, блестящих надеждой и верой в собственную правоту.

– Фу-у! – выдохнул я, обрабатывая ладонью подбородок. Вздох получился характерный: «и хочется, и колется, и мама не велит». Классическая сермяжная правда в словах подполковника непросто имелась: изобиловала собой. Мне действительно нисколько не было жаль подонка-сынка. И я не сомневался в том, что, отпусти мы ему сейчас, он нам «воздаст сторицей», да так, что мало не покажется. И при других обстоятельствах я ничего не имел бы против «навешивания» на него «всего наличного имущества». Больше того, я не только пошёл бы навстречу «пожеланиям трудящихся», но и сам озвучил бы их.

Вероятно, подполковник уловил перемену моего настроения – и немедленно активизировался. Нет, заботясь исключительно о себе, он не превратился в классического «змия-искусителя». Но на характер его усердия это малозначительное обстоятельство не повлияло.

– Давай так, Петрович: мы отрабатываем сынка «по полной», «раскручиваем» его на всю катушку – и сдаём его тебе с чистосердечным признанием! Даже – с явкой с повинной, даром, что тремя днями спустя! А тебе останется лишь «принять дар» и «подчистить хвосты»! А, Петрович?

Меня заманивали, и это было заманчиво. И я позволил бы себя заманить, кабы не одно «но»: жизнь научила меня оставлять аварийный выход. Мордой в самоё себя научила. Пришлось мне с сожалением вздохнуть.

– Палыч, я согласен с большинством твоих доводов «служебного характера». И личный мотив тоже мне понятен. Ты прав: мы с тобой знаем друг друга, по нынешним паскудным временам, уже очень долго. Поэтому я скажу тебе прямо: я согласен арестовать сынка. Санкцию прокурора на постановление я гарантирую. Больше того: я готов предъявить ему «первичное» обвинение.

Подполковник, затаив дыхание выслушивавший мой «отклик», напрягся в ожидании непременного «но». И не напрасно.

– Но…

Я не стал нарушать традицию.

– … мы продолжим работу по всем уликам. Я не буду «душить» тебя: рассчитываю исключительно на твою порядочность и нашу дружбу.

Насчёт «дружбы», я, конечно, «заливал», но водки вместе было выпито изрядно. По нынешним временам – и по всем предыдущим – это обстоятельство вполне сходило за эквивалент дружбы.

– Если же ты надумаешь «свалить», то вольному воля. Не ссы: я подпишу тебе ОРД как раскрытое. Но – ещё раз: мы «копаем» дальше.

От моих слов подполковник болезненно поморщился, и некоторое время молча сопел. Потом махнул рукой. Обречённо, так. Со знанием… нет, не дела: меня.

– А если мы «копнём» слишком глубоко?

Такая редакция согласия меня вполне устраивала – и я усмехнулся.

– Не боись, Палыч: ни себе, ни тебе я могилу рыть не собираюсь. Если, «копая», мы дойдём «до верхов», вот тебе моё слово: всё похериваем, и «ставим крест» на сынке! За качество можешь не сомневаться: «фирма веников не вяжет»! Лады?