Людмила Басова - Откройте форточку, господа!

– А потом, Саша, вы встречали людей, которые походили на оборотня? Ну, могли быть таковыми уже в другом, моральном плане?

Секундное замешательство, потом торопливо:

– Нет, нет… Ну, разве как все, по телевизору. Полковники из МУРа и так далее.

Казалось, что детектор лжи щелкнул. Не поверила. Ну и пусть.

– Саша, я принесла вам рисунки. Ну, не совсем рисунки, а как говорят дети, каляки-маляки… Посмотрите, что вы на них видите? Какие образы возникают?

– Доктор, вы замучаетесь слушать, чего я только в них не вижу! Да зачем эти каляки? Я когда гляжу на потолок, столько всего вырисовывается из его трещинок и щербинок… Вот прямо надо мной лик Христа. Не видите? Ну, для этого, наверно, надо лечь со мной рядом. Простите, я имел в виду угол зрения. А там, в углу, дьявольская рожа. С рогами, да, но не очень страшная, плутоватая. Инопланетянка в прозрачном шлеме. Такая грустная. Иногда кажется, что она хочет мне что-то сказать. А вот лицо девушки. Очень порочной…

– Почему она вам кажется такой?

– Трудно объяснить. Изгиб губ, а главное, глаза… Они должны быть черными, но на потолке нет черных красок, и оттого они белые, причем это их истинный цвет.

– Поясните свои мысли.

– Ну, например, вы видите черноглазую девушку, живую, но цвет радужки у нее обманный. Как косметика, как тушь на ресницах. Но когда-то она может предстать в своем истинном облике, и это будут белые, страшные глаза.

– Белый цвет вас пугает?

– Вовсе нет. То есть бывает, что пугает, но он ведь очень разный. Хотя не такой загадочный, как серый.

– А чем загадочен серый?

– Тем, что не сам от себя зависит. Знаете, как прекрасны бывают серые глаза? У вас ведь серые, не так ли? Вы почему-то прячете их под тяжелыми очками… Да и обычная ткань серого цвета может быть очень красивой. А мне приснились сегодня серые розы. Это было ужасно… Воплощение… не печали, нет, – печальными могут быть желтые, голубые, да любые цветы. Тоски. Да, тоски…

– Вы придаете снам большое значение?

Не торопиться, надо не торопиться. Его детектор лжи, его полиграф, скорее всего, сознательно подводит разговор ко снам. Но доктор еще не поняла, что они почти сравнялись в своих возможностях. Саша теперь сам чувствует, когда она лукавит, когда уходит от ответа, как попросту говорит неправду.

– Доктор. Мне хочется погулять по двору, но не под присмотром санитаров, а с вами. Можете устроить мне такой маленький праздник?

Полиграф колеблется. Но все-таки она не машина в чистом виде, а человек, женщина. Надо чуть поднажать.

– Я сегодня стоял у окна, смотрел. Дворик такой хороший, листья на деревьях нарядные, опадают… Люди сидят на скамеечках, по аллеям прохаживаются. Значит, прогулки разрешаются? Я бы пообщался с ними.

– Знаешь, Саша, душевнобольные малоприятные в общении люди. Это только Офелия в «Гамлете», потеряв разум, остается прекрасной… А так – «не дай мне Бог сойти с ума, лучше посох и сума»…

– Да, я знаю. Это Пушкин.

– Но мы с вами погуляем. Денька через два. Сейчас вы слишком слабы.

Анна Павловна никогда не торопилась домой – ее там никто не ждал. Разве что две маленькие радости, которые она не могла себе позволить на работе. Транспортом пользовалась редко, разве уж совсем в непогоду. Но дорога занимала немного времени, жила доктор в двух кварталах от больницы.

Раздевшись в прихожей, сразу прошла на кухню, достала из холодильника бутылку водки, налила полный граненый стакан. Еще раз заглянув в холодильник, нашла кусок колбасы и два помидора, крупно порезала. Хлеба дома не было, по дороге не вспомнила, не купила. Присела на табуретку, выпила медленно, не морщась, весь стакан, вяло зажевала колбасой, помидора почему-то не захотелось. Подождала, когда алкоголь чуть притупил сознание, снял напряженность. Это она называла первой радостью. Достала из ящика буфета пачку сигарет, – радость вторую, прикурила и пошла в зал. К водке Анна Павловна за вечер больше не притронется, сигареты выкурит, всю пачку. Надо только влезть в домашние тапочки, поудобнее устроиться в кресле за журнальным столиком. Садится она всегда в то кресло, которое стоит по правую сторону столика. Напротив, по левую, такое же кресло, только пустое. Пока пустое… Сейчас алкоголь и сигареты возьмут свое, за окном сгустятся сумерки, и тогда она отчетливо увидит на нем силуэт Славика. Он будет сидеть в той же позе, в которой Анна Павловна увидела его пять лет назад мертвым. Со склоненной вбок головой, беспомощно повисшими руками. Славику было восемнадцать лет и погиб он от передозировки наркотиков. При матери психиатре…