Анатолий Ромов - Соучастник

— Она сейчас на работе, в конторе «Цветметснаб», Лесная, девятнадцать. Как раз у ее двери стоит скамейка. На ней обычно сидят старатели, оборудование выбивают, ну там ждут очереди подписать бумагу какую-нибудь. Или просто так встречаются, новостями обмениваются. Стоит там посидеть немного.

У дома, в котором разместился «Цветметснаб», толпились старатели. Одеты они были по-разному, здесь можно было увидеть и запачканный грязью ватник, и новенький кожаный пиджак. Косырев и Волков в своих куртках и сапогах вполне могли сойти за артельщиков. По крайней мере, когда они подошли, на них никто не обратил внимания.

О том, что они побывали в «Цветметснабе», Косырев не пожалел. Сидя на скамейке у часто открывающейся двери кабинета заведующего и наблюдая за поведением Людмилы Четырко, он понял, что представлял себе эту женщину несколько иной. Косырев старался уловить все, что она скажет. Он слышал, как она перекидывается приветствиями, разговаривает с кем-нибудь из стоящих у ее стола или по телефону. Несколько раз Четырко сама, собственной персоной, выходила из приемной. Она не спеша ществовала мимо них—настоящая хозяйка треста, уверенная в себе. Это проявлялось во всем, даже в том, как она двигается: в меру, с достоинством покачиваясь при движении, не обращая никакого внимания на проходящих мимо или сидящих в коридоре. Косырев вынужден был признать, что Четырко довольно хороша собой. Эту худощавую брюнетку с синими глазами можно было бы даже назвать обаятельной, если бы в мелких чертах ее лица не ощущалась ироничность и, пожалуй, многоопытность. Косырев видел, что она корректна и сдержанна. Дело свое знает хорошо, все вопросы, как правило, решает коротко и быстро. Не может быть, чтобы вот такая хваткая и в то же время осторожная женщина, умная и по- своему привлекательная, была только, всего-то навсего, подругой Гуся. Бессловесная преданность и покорность — явно не ее амплуа. Какие же отношения их связывали? Неудивительно, что Гусь, подумал Косырев, вполне мог серьезно увлечься. А это значит — мог ради нее пойти и на риск. Скажем, зайти в магазин — только для того, чтобы побаловать чем-нибудь эту уверенную в себе женщину.

Когда они вышли из «Цветметснаба» и остановились у скверика на главной площади, лейтенант усмехнулся и покачал головой, что, как понял Косырев, означало: «Ну и ну».

— По-моему, зрелище не для слабых. Я бы сам себе не позавидовал, если бы имел с ней дело.

Все это как будто было верно. Но тон Волкова Косыреву не понравился.

— Напрасно вы так, Игорь. А вдруг, наоборот, Четырко — очень даже положительный человек.

— Первое впечатление...— протянул Волков.

— Поймите, она одинока. У нее ведь могла быть и лучшая судьба.

Волков пожал плечами.

В Охотоморск они возвращались в тумане — «Ракета» шла медленнее обычного. Теперь, после посещения поселка, а главное, после того, как он увидел Четырко, Косырев твердо решил про себя, что Каслинск нельзя упускать из виду. Гусев вполне мог показаться там рано или поздно.

Вернувшись в РОВД, Косырев вызвал старшего инспектора Гейдеко и попросил его проследить, чтобы взятые в присутствии понятых в разных местах района образцы почв были срочно отправлены в крайцентр.

Вечером, лежа на диване в своей комнате, Косырев разглядывал высвечиваемый уличными фонарями на стене гобелен, оставленный Рузаевыми: узкая полоска ткани с бахромой внизу, на сером фоне черные контуры пагоды, за ней черным же вытканы горы, в левом нижнем углу три иероглифа. Вспомнил Наташины глаза. Хорошие глаза. А ему не по себе. Почему? Засыпая, подумал: мог ее брат, Уланов, быть в сговоре с Гусем? Что-то в Николае есть непонятное. Что? Кажется, это человек очень скрытный. Но скрытность — не порок. А ведь Уланов вполне может изображать такого-этакого рубаху-парня, выпячивая свои братские чувства. Ревность, боязнь за сестру. Почему все же Уланов не приехал на похороны матери? Из-за артели? Нет, скорей всего, он не приехал и остался в тайге ради заработка. Жалко было бросать драгу. Конечно, если Уланов говорит все честно, тогда порядок. Но вдруг Уланов в самом деле сейчас играет, вот так, спокойно, без всяких колебаний? А как же тогда Наташа? Возможно ли, чтобы она знала, скажем, что ее брат преступник и мирилась с этим. Нет, исключено, подумал Косырев. А сам брат, может он ее любить, ревновать к остальным и быть вместе с этим «нечист»?

Как-то рано утром—еще не было восьми — Косырев развернулся у знакомого пригорка возле Зеленого Стана и выключил мотор «Чайки». Он все-таки обязан, в конце концов, побеседовать с Колупаном, которого еще и в глаза не видел. Он просто обязан почувствовать, чем тот дышит, и — если, конечно, удастся — разговорить его. Кроме того, он должен также еще раз выяснить у Даева и Уланова, как все происходило—тогда, когда Даев заметил на реке моторку с Гусевым.