Лариса Соболева - Она всегда с тобой

Итак, что проводится аукцион, вышло объявление в местной прессе на последней странице и мелкими буквами, такими мелкими, что ни одному человеку в голову не пришло это читать. Станислав заявился на аукцион… в единственном числе (какая досада, не нашлось больше желающих!) и выкупил здание практически за начальную стоимость — за пять копеек (цена очень занижена). Само собой Стас не жлоб, отблагодарил кого надо — таков был уговор, но когда воображал, в какой «восторг» пришел Трухан, непроизвольно улыбался. Интересно, что в этот миг думали окружающие, когда ни с того ни с сего Смолин либо хихикал, либо блаженно улыбался?

— У меня точные сведения, что здание стало твоим, — сказал после паузы Аркаша, предлагавший до этого Стасу инвестиции, одному-то потянуть махину невозможно.

— Так выглядит на бумаге, — светился честным огнем Смолин. — Но я подстава, ширма, ты это понимаешь? Я ничего не решаю. У меня завелся лишний миллион, я купил серьги жене, чтоб деньги не пропали, а здание… шутишь, да? Скажу честно, моя доля там есть, но мизерная, досталась мне за услугу, хотя я и так согласился бы, задарма. Жизнь длинная, мало ли какой булыжник она подкинет на дорожку, а большие люди всегда помогут справиться с булыжниками.

— Тогда сведи меня с хозяином.

— Не имею права. Человек сидит высоко, не хочет, чтоб о нем знали… м-м… о его делах. И ты бы так поступал. А то ведь как начнет воронье каркать, если просочится правда, не столько дела, сколько вони. Поэтому и аукцион прошел тихо-мирно, без шума и пыли, он позаботился. А я… я так.

— Ты мне друг или кто?

О, с таким другом либо в тюрьму сядешь надолго, либо в гроб ляжешь навсегда. Место, безусловно, шикарное, лучше не бывает, потерять его — равносильно краху всем планам, следовало и пожалеть Аркашу. Станислав, приложив ладонь к груди, клятвенной интонацией заверил:

— Поговорю. Только это могу обещать. Извини, мне пора. Я должен пахать и пахать, чтобы доползти до твоего уровня хотя бы лет через двадцать.

Станислав попрощался, про себя потешаясь над угрюмым аптекарем, и отчалил в своем автомобиле, громко напевая.

* * *

— И что это значит? — спросила Ксюша.

— Смерть, — ответила Майя.

— Хм, смерть… — поежилась подруга. — Это что за намек?

— Видимо, намек предназначен мне. Эту картину мы видели на выставке, спорили о смысле… А Галина дала ей название «Она всегда с тобой»… то есть смерть всегда с нами, и нужно об этом помнить постоянно.

Да, именно ту жуткую картину с выставки доставили Майе. Теперь полотно стояло на стильном мягком диване, как пятно в иной мир — страшный, темный, полный уродства и жестокости. А вокруг рваная упаковка… она и на спинке дивана, и рядом с картиной, и на полу, и на журнальном столике. От всего этого у Майи появилось стойкое ощущение хаоса, а Ксюша думала лишь о смысле подарка, картина и на нее произвела угнетающее впечатление.

Естественно она вникла сразу, что именно изображено на картине, в искусстве Ксюша разбирается неплохо, профессия обязывает. Но пока не доходило, в чем фишка, что этим хотели сказать и почему ведут диалог художественным полотном. Пятясь и рассматривая картину, она отступила до подруги, плюхнулась в соседнее кресло, фактически разлеглась, вытянув ноги.

— Как я поняла, содержание этой картины и есть то, что хотят преступники? — сказала она, больше утверждая, чем спрашивая.

— Да, да. То есть мне приготовили смерть. Меня убьют. И знаешь, мне не удастся избежать расправы, повинившись перед Стасом. Он был всего лишь инструментом доконать меня, если бы я и рассказала мужу про рога… меня не спасло бы признание. И не спасет.

Удивительно то, что Майя о своем фатальном конце говорила довольно спокойно, а Ксюша, напротив, разволновалась, даже рассердилась:

— Ты что, смирилась? С этим приветом от каких-то больных на всю пробитую голову? Да пусть попробуют! Мало ли что они запланировали, вон теракты планируют, угробить уйму народа, а их раз — и ловят. Вот и все планы.

Ксюша подскочила, подошла к картине и покачала головой:

— Жесть. Такое разве нарисуешь на трезвую голову?

— Ты как Стас — рисуют! — заворчала на манер старой бабки Майя. — Картины пишут. Пи-шут!

— Это все ерунда, дорогая моя. Так… Все, все, все! Пострадали, и хватит, теперь голову в руки и думаем. Ты говоришь, на выставке вы обсуждали этот кошмар… А кто там был во время обсуждения?

— Мы со Стасом, — принялась неохотно перечислять Майя. — Галина, сам художник… Аркаша Трухан…