Дарья Кожевникова - Исповедь Цирцеи

— А если все-таки узнал? — не успокоилась Аглая. — Только вида не подал?

— Он-то? Да если б узнал, то ни секунды бы не медлил, и меня б уже точно не было в живых. Ведь Борюся-то наш у него в лучших друзьях ходит, судя по тому, как они общались. По хотению одного да по велению другого меня прямо на выходе из клуба скрутили бы в первый же вечер. А раз этого не произошло, то бояться мне нечего. Главное, нам с ним нос к носу не столкнуться, но это вряд ли произойдет, потому что даже в клубе мы с ним слишком разными путями ходим.

— Как хоть он выглядит? Чтобы мне тоже знать?

— А надо, Айка?

— Надо. Мало ли, вдруг увижу, что вы по одному коридору пойдете друг другу навстречу. Хоть буду знать о том, что нужно тебя предупредить.

— Да он чем-то на нашего Борюсю смахивает, такой же рыжеватый, только посветлее. Ну и похудее будет, карие глаза навыкате. Ноздри такие… изогнутые, приметные, как две дыры. Да ну его совсем, Айка. Тварь — она тварь и есть, и нечего о нем вспоминать, тем более в столь почитаемом месте. Да еще рядом с Алкой.

Аллочка действительно была уже перед ними, смотрела на пришедших с деревянного креста со своей задорной улыбкой. Ромка, подъехавший первым, замер перед этой фотографией, неотрывно глядя на нее и стиснув руками подлокотники кресла. Гена с Аглаей, как шли, так и застыли чуть позади него, не желая мешать. Молчал Ромка долго. Потом скомандовал глухо, не поворачиваясь:

— Айка!

Аглая достала конфеты, стаканчики. Зажгла на могиле свечку. Глаза у брата были влажными, и рука подрагивала, когда он принял у нее пластиковый стаканчик. Она сделала вид, что ничего не заметила. А поймав Генин взгляд, поняла, что он тоже на самом деле прекрасно понимает все, что творится с Ромкой.

С кладбища они уехали, так и не обмолвившись ни словом. Алки больше нет на этом свете. Это было противоестественно и нелепо, но приходилось смириться с действительностью, потому что другого выбора нет.

Доехав до пляжа, Гена с Аглаей привычно занялись костром. Ромка в воду сразу не пошел, о чем-то задумавшись. А подумать ему, как выяснилось, было о чем. В этом Аглая убедилась, когда они, все-таки искупавшись, собрались втроем на уже обжитом месте под кровом старого ясеня. Аглая расставила тарелочки с шашлыком, Гена налил стопки.

— Ну, давайте, за Алку. — Ромка поднял свою. А когда осушил ее и поставил, выдохнул: — Я думаю, прекращать это дело надо, ребята.

— Ты о чем? — удивился Гена.

— Об упыре по имени Боря, о ком же еще. Второго, которого ты сегодня Айке описывал, я тоже, оказывается, знаю. Не устаю поражаться тому, как тесен мир! Это ведь именно его заказ я в свое время пытался сорвать. А выполнить его взялся Боря. Не сам, конечно. Но не в этом суть.

— А в чем? Может, расскажешь, наконец, что тогда произошло, брат? Чтобы уж ни у кого из нас не оставалось тайн друг от друга. Наших с Айкой скелетов в шкафу ты уже видел. Вытаскивай теперь и своего за компанию.

— Не думал я, что когда-нибудь это сделаю. Но, кажется, настала такая пора. Ладно, расскажу вам все, но в общих чертах. Я думаю, мне так легче будет получить ваше согласие на то, что я задумал. А оно мне потребуется, потому что без вашей помощи я справиться не смогу. Мне без вас даже на улицу не спуститься.

— А куда собрался-то? — осторожно поинтересовалась Аглая.

— Узнаешь, когда до этого дойдет, — пообещал Ромка. — А начну со скелета. Боре нашему поступил заказ от этого вот, по меткому прозвищу Ноздрева, крепко прижать директора одного завода. Были там у этого Ноздрева свои интересы, и много чем он рассчитывал разжиться. Но директор тот оказался мужиком не из робких, и кинул как самого Ноздрева, так и все его интересы по полной программе. С одной стороны, Ноздрев на него крепко за это обозлился. С другой — своего интереса к предприятию не потерял. Вот и обратился он к Боре с просьбой рассчитаться с тем мужиком за кидалово и в то же время сломать его, чтоб впредь был сговорчивее. Ну, Боря пошерстил немного и выяснил, что живет пресловутый директор на две семьи: с первой женой развелся, женился на молоденькой. От первой у него двое детей осталось, уже подростков, а вторая не так давно родила. Так вот, не знаю уж, как там с женами, а детей своих директор не забывал всех троих. Оставил первой семье дом, в котором прежде жили, поддерживал их материально, забирал старших детей к себе на выходные. На этом Боря и решил сыграть при полном одобрении Ноздрева. План был простой и бесхитростный: первую жену и старших детей уничтожить, да так, чтобы мужик всю оставшуюся жизнь трясся за ту семью, что у него осталась. Способ Боря выбрал виртуозный: подкинуть к ним в дом контейнер с какой-то радиоактивной гадостью. По его расчетам, после этого все жильцы и месяца бы не протянули. Где он ту дрянь достал и как собирался подкинуть — не знаю. Мне в этом деле выпала роль курьера. Нужно было забрать контейнер в условленном месте и привезти его к Боре. Точнее, к Денису, потому что сам Боря ни за что не стал бы с этим возиться даже в упакованном виде, он свое здоровье от случайностей бережет. Ну, я и поехал на мотоцикле. Забрал. А потом… Ребята, я не ангел, но всему есть предел. В наше время только дикари не знают, что такое лучевая болезнь. А дети у директора, хоть и старшие, оба были тогда гораздо младше Айки. Это была не честная драка, не разборка лицом к лицу, а натуральное убийство ни за что ни про что. И я в контейнере вез к ним смерть. В общем, не довез. Спрятал тот контейнер, а вместо него всучил Денису подходящую по размерам баклажку из свинца с обычной сажей внутри. Думал, они не догадаются о подмене. Но не прокатило. Через несколько дней я за это расплатился, чем — сами знаете. Убили бы, наверное, да контейнер им был нужен, такое ведь на дороге не валяется, и достать даже Боре нашему хлопотно оказалось. Только я, понимая, что впереди у меня с такими переломами все равно уже не жизнь, посылал их подальше до тех пор, пока не отрубился. Тогда они, как я понял, озаботились моим здоровьем и «Скорую» вызвали, чтобы если не сейчас, так хоть в будущем беседу продолжить. Ну и продолжили: явились ко мне в больницу и пообещали, что за Айку возьмутся. Знали, на что давить. Тех двоих ребят мне было, конечно, жаль, но родная сестра все равно дороже.