Алексей Ракитин - Скопец

— Моя фамилия Иванов, зовут меня Агафон Порфирьевич, я агент Сыскной полиции, — представился сыщик. — Человек рядом со мною — Шумилов Алексей Иванович, он юрист. Мы имеем к вам дело касательно небезызвестного вам Базарова Владимира Викторовича. Вам известен такой?

— Известен, — глухо уронила женщина.

Она провела непрошеных гостей в ближайшую от прихожей комнату, заставленную старой неуклюжей мебелью, и усадила их к маленькому столику у окна. Окно давало мало света, так как в него совсем не проникало солнце, загороженное высившейся подле громадиной шестиэтажного доходного дома. В комнате оказалось несколько теплее, потому что сюда одним боком выходила большая круглая печь, которая топилась, видимо, из соседней комнаты; но она давала мало тепла, и дабы сберечь его, Домна плотно притворила за гостями дверь в коридор.

Не успел Иванов открыть рот, как в комнату, переваливаясь по-утиному, вошла полноватая женщина лет тридцати пяти в ситцевом застиранном платье, растрепанная, с наивно-детским выражением лица, с которым контрастировали многочисленные ранние морщины вокруг рта и глаз. Кожа вошедшей казалась дряблой, тусклой и бледной, видимо, женщина очень мало времени проводила на воздухе. Безвольные губы её сложились в застенчивую оглуплённую улыбку, и на лице отразилась гримаска любопытства.

— Тётенька…

Она осеклась, не ожидая, видимо, встретить незнакомых людей и, заглянув поочередно в их лица, неожиданно сказала:

— А леденчик дай! Из коробочки леденчик… вкуснее петушка… Дай! Тятенька завсегда даёт…

Она как будто обращалась к Шумилову, хотя наверняка это утверждать он бы не решился. Взгляд женщины блуждал, ни на чём особенно не задерживаясь. Эта бессмысленность глаз казалась отталкивающей и производила очень тяжёлое впечатление: сразу становилось ясно, что человек этот не играет, не шутит и не мистифицирует, голова его не в порядке и притом серьёзно.

— Нет, Настя, леденцов господа не принесли. В другой раз поешь. Ты ступай к себе, займись рукоделием, — строго, без тени улыбки произнесла Домна.

Шумилов поглядел, как Анастасия бочком вышла из комнаты, и оборотился к Домне Казимировне:

— Вы в курсе, что ваш родственник нанимал меня в деле по наследству, которое он должен был получить, согласно волеизъявлению умершего купца Николая Соковникова?

Женщина не успела ответить, как Иванов неожиданно добавил:

— Вообще-то мы боялись, что уже не застанем вас здесь, думали, что вы в квартиру получше перебрались.

Домна впилась в сыщика взглядом, исполненным подозрения:

— А с какой это стати мы должны были куда-то перебираться?

— Ну как же! У вас, я погляжу квартирка не ахти. Холодно, поди, да и район не очень-то спокойный… прямо скажем, шебутной, так что вам теперь прямой резон снять жильё поприличнее, в бельэтаже, с видом на проспект.

— Да об чём это вы толкуете, господин хороший, я никак в толк взять не могу?! — она, похоже, и впрямь не понимала подтекста в словах сыщика.

Шумилов подыграл Иванову и с деланым изумлением воскликнул:

— Позвольте, как это о чём? О том наследстве, которое Владимир Петрович через хозяина своего Соковникова получил! Пятьдесят тысяч ему отвалилось, наверное, не баран чихнул, правда? С такими деньгами можно хорошо зажить. Не то, что квартиру, а даже домик в Песках прикупить. И Анастасии Владимировне на лечение и присмотр хватило бы…

При этих словах Домна подняла на Шумилова глаза, да так и замерла — с открытым ртом и остановившимся взглядом. «Как же это пятьдесят..! …тысяч! …Пятьдесят?!» — наконец, выдавила она из себя и замолкла, точно впав в ступор. Алексей же, довольный достигнутым результатом, продолжил напирать, делая вид, будто не замечает странной реакции собеседницы на свои слова:

— Неужели сие для вас новость? Как, неужели он вам не сказал? Даже полусловом не обмолвился? А мне-то, признаюсь, говорил, что даже и не знает, куда можно потратить такую сумму. Вот вы ему насчёт квартирки и присоветуйте…

Домна смотрела перед собой остекленевшими глазами — такой невидящий взгляд бывает обычно у захваченных врасплох навязчивой мыслью людей. Потом она как бы встрепенулась, глянула по сторонам:

— А вы точно знаете, господа, о чём говорите?

— Про пятьдесят тысяч? — уточнил Шумилов. — Уж не сомневайтесь, собственными глазами видел бумагу и слышал, как её зачитывал нотариус.

Женщина помрачнела, губы её скорбно сжались:

— Вот значит как… Значит, пятьдесят тысяч… Подумать только!