Альбина Нури - Отмеченная судьбой

Она с досадой топнула ногой, потом схватила лимонную дольку, засунула ее в рот, скривившись от залившей рот кислоты, и продолжила:

— Вы только не подумайте, что у меня крыша поехала из-за потерянной любви, что я по-прежнему хочу вернуть Пашу… Это давно в прошлом, у него своя жизнь, у меня своя, но теперь они опять пересеклись, и я хочу знать почему.

— Как именно он тебе снится? Он говорит что-нибудь?

— Во сне мы всегда разделены. Иногда снится, будто я еду в метро, поезд останавливается, пассажиры входят и выходят, двери закрываются, поезд трогается, и вдруг я замечаю на платформе Пашку. Мы смотрим друг на друга, я уезжаю, а он остается. Бывают сны, когда я стою возле окна в доме родителей, а он оказывается во дворе… Ну, и все в таком духе. Но главное, в первое время он всегда только молчал и смотрел. А сейчас сны стали немного другими. Паша силится мне что-то сказать. Его губы шевелятся, вроде бы он даже кричит, но я не понимаю ни слова. Андрей Васильевич, мне кажется, он пытается достучаться до меня! Я приехала к вам потому, что он вам как сын. Матери его уже нет, да я к ней и не пошла бы, она, наверное, так и не простила меня… Как вы думаете, Паша жив?

Андрей Васильевич горько вздохнул. В голове слегка шумело от выпитого коньяка, но мысли были ясными.

— Не знаю, Катюша. Верю, что жив, и буду верить, пока мне не предоставят доказательств его смерти. В полиции говорят, в машине не было следов борьбы, не было крови — ничего. И никаких зацепок. Они считают, он покинул машину по доброй воле и исчез в неизвестном направлении. Но он не мог ни с того ни с сего уехать. Паша очень любил маму и… И меня, смею думать, тоже бы не бросил вот так. Он обожал свою работу, у него все было хорошо — куда и зачем ему было скрываться?

— Где бы он ни был, он в большой беде. И никто не может помочь ему, кроме нас с вами. Больше просто некому, — тихо проговорила Катя. — Я собираюсь разобраться в этом деле. Вы мне поможете?

Было далеко за полночь, но Андрей Васильевич и не думал ложиться.

Он уже не первый час сидел за письменным столом, напряженно размышляя и пытаясь решить, что делать дальше.

В квартире было тихо и темно, включена только настольная лампа. Через открытую форточку время от времени доносились редкие звуки: лай собак, чьи-то приглушенные голоса, стук каблуков по асфальту. Изредка проезжали автомобили. На лавочке перед домом долго сидели подростки: болтали о чем-то, смеялись, слушали музыку. Но и они давно разошлись по домам — наверное, их прогнал начавшийся дождик, который лениво покапал с полчаса и закончился.

За время, что прошло со дня встречи с Катей, Андрей Васильевич узнал нечто важное, но не понимал, что делать с этой информацией. Куда идти? На всем белом свете не найти того, кто серьезно отнесется к его диким, невероятным предположениям. Он и сам ни за что не стал бы слушать, приди кто к нему и начни рассказывать что-то похожее.

Человек не готов верить в то, что выходит за пределы материального мира, покуда сам не столкнется нос к носу с потусторонним. Да даже если и столкнется… Куда проще решить, что сходишь с ума.

Конечно, Катя Строганова ему поверит. Но даже вдвоем — что они могут сделать?

Андрей Васильевич ругал себя за малодушие, но порой ему хотелось, чтобы Катя никогда не переступала порога его кабинета, не приносила коньяка, ничего не говорила про Пашу. Пусть бы она и дальше жила себе в Казани и никогда не возвращалась в Большие Ковши.

В тот день Андрей Васильевич поделился с ней подозрениями, что в этой истории каким-то боком замешана новая библиотекарь, Вера Андреева. Пообещав друг другу начать поиски каждый со своей стороны, они с Катей договорились встретиться завтра, в субботу, в его кабинете и обсудить то, что им удалось раскопать.

Ему определенно было о чем поведать, но вот стоило ли?..

Чем дольше он размышлял обо всем случившемся, тем больше приходил к мысли, что дилетантское расследование может оказаться опасным для них обоих. Не лучше ли убедить Катю выбросить все из головы?

Андрей Васильевич со вздохом встал со стула и пошел на кухню. Налил себе чаю, добавил туда пару капель бальзама, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок.

«Это моя последняя ночь», — почему-то подумал он и испугался этой мысли. Откуда она взялась — нелепая и страшная? Он не знал, но полагал, что, должно быть, так чувствует себя человек, приговоренный к смерти: каждой частичкой ощущает неотвратимое приближение близкого, неминуемого конца и трясется от страха.