Альбина Нури - Отмеченная судьбой

Вера боялась начать разговор. Она стала отходить от пережитого, и теперь ей казалось немыслимым, что она ни свет ни заря позвонила едва знакомому человеку, отвлекла его от дел (Вера слышала, как Павел звонил в школу, объяснял, что сегодня не придет на работу), оказалась у него в гостях. И теперь сидит за столом в кухне его матери и поглощает овсянку, наверняка приготовленную ею для сына.

— Я вымою посуду, — предложила она и поднялась со стула.

— Тут и мыть-то нечего, я потом сполосну, — отмахнулся Павел. — Ты сказала, нам надо поговорить.

Она затравленно глянула на него и отвела глаза.

— Давай я все же помою. Мне надо собраться с мыслями.

Вера повернулась к Паше спиной и открыла кран. Ей всегда нравилось прибираться на кухне, даже странно было, почему многие женщины этого не любят. Вере была по душе любая работа по дому, связанная с водой: стирка, мытье полов, окон и посуды.

Покончив с чашками и тарелками, Вера вытерла руки ярким нарядным полотенцем, повесила его обратно на крючок и снова уселась за стол. Она была готова рассказать Паше обо всем, что с ней случилось за последние две недели. Надо же, всего две недели…

Сначала Вера говорила медленно, с трудом подбирая слова. Но вскоре уже не могла остановиться: пережитое выплескивалось бурным потоком, она припоминала новые подробности, заново переживала загадочные и страшные события.

Паша умел слушать. Был внимателен и вдумчив, ободряюще кивал, не перебивая. Когда Вера выговорилась и замолчала, он продолжал смотреть на нее, словно обдумывая, что можно сказать, а что нет. Вера восприняла его молчание по-своему.

— Считаешь меня чокнутой? — нервно хмыкнула она.

— И в мыслях не было, — спокойно возразил Павел. — Ты же сама убедилась: здешние жители считают толмачевский дом чем-то вроде дома с привидениями. Ты лишь недавно узнала историю своей семьи, а они — точнее, мы — знали ее всегда. Так что я ожидал чего-то в этом роде.

— Почему не предупредил меня ни о чем? — сердито произнесла Вера.

— А ты бы мне поверила? Если бы я в день знакомства вывалил на тебя местные легенды и свои собственные опасения? — усмехнулся Паша.

— Извини. Глупость сморозила, — после паузы согласилась она.

— Принимается! — Паша откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Но на самом деле мне тогда хотелось кое-что тебе рассказать. Я потому тебя и искал.

— Что рассказать? — Вера стремилась узнать и одновременно страшилась этого.

— Вера, я историк. Копаться в прошлом — моя профессия. А толмачевский дом — это просто болезнь моей юности! Я узнал про него все, что только можно было: читал, говорил с очевидцами. Все, что тебе рассказала Ирина Матвеевна, в принципе никакой не секрет. Живы или были живы на тот момент, когда я их спрашивал, люди, которые многое видели своими глазами. Однако свидетелей событий более раннего периода не осталось. Сведения о твоем прадеде, Владимире Толмачеве, я собирал буквально по крупицам. Повезло еще, что он был фигурой заметной, довольно известным революционером. Ты ведь этого не знала?

Вера отрицательно покачала головой.

— Его героической личности посвящена отдельная статья в сборнике биографий революционных деятелей. Захочешь — прочтешь, я тебе дам.

— Паша, как он умер? Ирина Матвеевна упоминала о пожаре.

— Верно, Владимир Толмачев и его жена сгорели в собственном доме. Официальная версия, поддержанная и местной газетой, гласит, что произошел несчастный случай.

— Выходит, есть и неофициальная? — похолодела Вера.

— Есть. Скорее, некоторое уточнение. Дело в том, что пожар Владимир Толмачев устроил сам. Застрелил свою жену и, когда пламя разгорелось, застрелился.

Вера не могла вымолвить ни слова. Паша сочувственно посмотрел на нее:

— Прости за эти подробности.

— Не извиняйся, — замотала головой она, прикрыв ладонью рот. — Продолжай, пожалуйста. Я уже ко всему готова.

«Боюсь, не к тому, что я собираюсь тебе рассказать», — подумал Павел.

— Затушить пламя не было никакой возможности: Владимир Толмачев устроил пожар со знанием дела, поджег свой дом сразу в нескольких местах. Односельчанам оставалось смотреть, как бушует пламя, и следить, чтобы оно не перекинулось на соседние дома. Люди слышали, как Толмачев клялся истребить на корню всю гнилую породу, как кричала его жена, Варвара, и просила выпустить ее. Слышали, как раздался выстрел, и женские крики смолкли. Потом Владимир выстрелил еще раз, уже в себя.