Владимир Росс - Вор

Сегодняшнее начало недели выдалось особенным. Аквинский с кашлем дохнул в кулак устойчивым перегаром и злобно скрипнул зубами, вспомнив заключительную фазу вчерашней попойки, свернувшейся по банальной причине: супружница, не считаясь с его, страждущего, авторитетным мнением, забрала недопитую бутылку и под конвоем раскаленного утюга отправила спать. С мясом содранное предписание прыгало в непослушной руке. Черным по белому ему сообщалось, что «мы», то бишь она – Её Высочество – единственная и неповторимая – в супермаркете.

– Всё, бля, мало! Никак не натаскается…

Дальше, выплясывая, большие печатные буквы (к другим уголовник был в оппозиции) рекомендовали во избежание неприятностей программу-минимум: в двухчасовый срок отремонтировать в ванной комнате прохудившийся кран, привести себя в подобающий вид и в связи с проводимой по стране переписью населения приготовиться к достойной встрече с агентом. Огородом предлагалось заняться после обеда. Выход на работу милостиво разрешалось перенести на завтра.

– Щас… Выкуси! – Фома прочистил горло мощным «Кхе!» и хрипло затянул с пафосом «Марсельезы»:

Что же ты, зараза, бровь себе побрила,

Для чего надела, падла, синий свой берет!

И куда ты, стерва, лыжи навострила…

Настроение выравнивалось. Перепись субъективно относилась к разряду общегосударственных праздников, и уголовник, как никто прогорбатившийся на стройках народного хозяйства, не мог, чтоб не отщипнуть причитающийся ему кусочек социальных благ. Мотивы для бунта имели все основания.

– Что, не заслужил? Не заслужил, спрашиваю? – горько завыл он, репетируя сцену объяснения. Получалось впечатляюще.

Второпях скомканный снарядик полетел к голубому просвету.

– Опа-а-а-а-о-ох! – заохал Фома, лицезря как наглая бумажка захватила низину в межоконном плацдарме и мстительно выпятила бок с обрывками психологического шантажа: «починить… встретить… скоро буду…» – Та-а-к-с.

Резолюция о провозглашении Дня Независимости была составлена на лету и тут же единодушно принята. Рецидивист запрыгнул в отглаженные приготовленные Босоножкой выходные брюки, скрыл фривольные татуировки на торсе под козьим мехом предпочитаемой всему безрукавки, прихваченной на память о последней ходке, и, закуривая, вырос перед холодильником, осовремененным Робинзоном Крузо.

Надежды не оправдались. Прозорливость Пятницы внушала трепетный ужас. Пустым предстал и бар. Рьяно, но безрезультатно, порывшись в батарее пустых бутылок, Фома признал себя содрогнувшимся, но не побежденным. Ужаленный сомнением, он ринулся в погреб и за ножкой деревянного стеллажа, в замазанном глиной углублении, выцарапал из священного тайника дорогой сердцу неприкосновенный запас в объеме литры водки «Сотка». Не забыв срезать с копченого окорока нежную розовую полоску, в комнату Аквинский вернулся с полным комплектом джентельменского набора, ибо для утоления жажды мщения прихватил с собой и последнюю банку любимого Лялькиного персикового компота.

Признаки поствыходной депрессии размылись со вторым стаканом. Окрепшая рука без промаха метала тяжелые косточки в хрустальную вазу. Пережившая стресс душа просилась в пляс. Пуская в потолок душистые кольца оставленного Босоножкой в суете сборов «Роялса», Фома небрежно щелкнул пультом «Самсунга», нашел канал МУЗ – TV и послал извивающейся Евгении Власовой воздушный поцелуй.

– М-м-му-а-а!

Под кожей буграми заходили волны вседозволенности. Первый же подвернувшийся на язык тост зазвучал сигналом к конкретным действиям, не откликнуться на который мог только глухой.

– За свободу! За независимость! За демократию!

Уровень «живой воды» неудержимо падал. Рецидивист, плывя в эйфории своей причастности к вопросам государственного масштаба, смотрел выпуск новостей. Ироничная улыбка налогоплательщика более удачливой нежели та, о которой шла речь, державы, прочно закрепилась на лоснящихся от жирной закуски губах.

– Ну народ, ё-ма-ё. Ни украсть, ни покараулить. И хоть бы один пришел, попросил: «Фома, подскажи, как быть…» а легко! Отчисляю Ляльке в бюджет – на водку идет трансфертом. НДС возвращаю магазинной сдачей. Чем больше даст, тем больше вернется…

Договорить до конца парадоксальную фискальную идею помешал звонок в дверь.

– Шухер…

Изощренный ум сработал быстро и гениально, но полегчавшая до дистрофического веса бутылка отказывалась тонуть в кастрюле с борщом. Придавив улику крышкой, Аквинский раскусил припасенный мускатный орех, смел со стола пепел и вылил остатки компота в туалет. Зазвенело вновь и уже требовательно.