Эллина Наумова: Охота на неприятности. (Полина и Измайлов)

– Постараюсь. Созвонимся.

– И увидимся еще сегодня. Передайте Ирине, что мы ее не оставим, что я к ней доберусь обязательно.

– А перевод?

– Вот от него я вас освободить не могу. Именно ваш английский очень способствовал трудоустройству. Я передал Эльвире только то, что срочно. По минимуму. Мы с Колей здесь, в Москве на международной выставке наткнулись на двух американцев. Оказалось, что их завод сделает необходимое нам оборудование быстрее, лучше и гораздо дешевле, чем алчный отечественный производитель. Поэтому готовьтесь к письменному и устному общению с иностранцами в режиме нон-стоп. В память о Коле я должен этот воз потянуть.

– Владимир Петрович, извините, но любопытно. Неужели настолько дешевле, что поговорка «за морем телушка – полушка, да рубль перевоз» теряет актуальность?

– Представьте себе. О документах договорились?

– Да, я прониклась. Запишите мне ваш e-mail, пришлю, как только, так сразу.

– Мы с вами, похоже, сработаемся, Елена Олеговна.

Я закивала, но не расслабилась. Для честного человека он слишком подолгу и гладко вещал. Я сама такая, и знаю, что эта манера речи обкатывается только регулярным враньем. У меня – вынужденным. А у него? Вообще-то все, пока нужна, говорят разные приятности. Но чуть только смогут без тебя обойтись, перестают здороваться, даже если ты для них горы сворачивала. Ничего личного, просто закон сохранения биологической энергии. Поэтому умные люди предпочитают не засиживаться в фирме в одной должности. Как только поняли, что все их умения стали всеобщим достоянием, идут в другое место. Недавно спорили об этом с мамой. Она у меня чистая и в свои сорок девять верит, будто в жизни всем без исключения даются некие шансы. Получив такой, нужно самозабвенно пахать, выкладываться полностью, показывать рекордные результаты и думать лишь о деле, а не о впечатлении на людей и жалованье. Я ей: «Самозабвенно нельзя. Наоборот, удачное стечение обстоятельств – это пора неумолчной саморекламы и боев без правил с конкурентами». Она: «Фу, Поля, дочка». Я: «Если ты не догадываешься, что только так и можно защитить свое право на самореализацию, а я подобным образом не поступаю, еще не факт, что мы с тобой нормальные. Нам вот бесконечное само- режет слух, а для других людей звучит музыкой». «Мне не режет, – отмежевалась от меня она. – Если я в порядке, то и другим рядом со мной хорошо». «А не наоборот»? – спросила я. Она: «Дочка, не впадай в уныние, не тот возраст. Как же ты работаешь? Тебя уже сто раз должны были живьем съесть». Я: «Выкладываюсь постоянно, не оценивая, дан мне шанс преуспеть или нет». «Несчастное мое дитя, – сказала мама. – В принципе ужасное занятие – выворачиваться наизнанку. Делать нужно только то, что дается легко и доставляет удовольствие. Вот у твоего мужа получается наслаждаться бизнесом. Так пользуйся. Вернись к нему, пусть он тебе какую-нибудь газету купит, в смысле редакцию. Или давай поговорим с папой, пусть устроит тебя на телевидение. Не грандиозный, но добротный проект под твой темперамент он потянет». «А папе ты то же, что и мне проповедовала, когда ему шанс выпал»? – спросила я. «Разумеется, дочка, – воскликнула мама. – Правда, я не уточняла, так ли он действовал. Полагаю, раз оказался успешным человеком, значит, так». Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Несерьезные женщины. И счастливые. Не потому что папа разбогател, а потому что избавил нас от рассказов, каким образом ему это удалось.

Это воспоминание развлекло меня на минуту, пока я шла из кабинета Градова в собственный. А там приуныла. Судьба недвусмысленно дразнилась. Слишком доступными оказались фирма «Реванш» и дом Николая Николаевича Сереброва, чтобы рассчитывать встретить в них его убийцу.

«Установить дистанцию» с шофером по имени Леша не удалось бы и слепо-глухо-немому монарху, а не то, что жалкому личному помощнику совладельца «Реванша». Из офиса мы поехали ко мне, я переоделась в серенькое во всех смыслах платье, как обещала Градову, и двинулись к Серебровой. Приятный русый парень лихо выдал монолог через секунду после взаимных приветствий. Смысл был в том, что он прекрасно ориентируется на юге и юго-западе Москвы, а центр для него загадочен и непредсказуем. Как на грех, нам предстояло кататься не по окраинам.

– Люди такие смешные, Елена Олеговна, – частил он, не заботясь о моей реакции на свое заявление о слабой ориентации в пространстве мегаполиса. – И тупые до невозможности. К нам приезжал немец – потенциальный то ли инвестор, то ли поставщик. Говорил, в прошлый раз в другой фирме ему такую малограмотную тетку подогнали для перевода, что он чуть контракт не запорол. Поэтому привез своего знатока русского языка, тоже немца. Я три дня возил их по предприятиям, торговым точкам, ресторанам – пожрать они горазды – и квартирам. Прикиньте, для каждого сняли. Наверное, иностранцы думают, что, если у нас гей-парады запрещают, то и ночевать двум мужикам под одной крышей даже в разных комнатах нельзя. Наконец, последний вечер, завтра утром, в пять часов им улетать. Этот герр через переводчика спрашивает, был ли я когда-нибудь в Шереметьево-2. Я ему отвечаю: один раз три года назад возил туда жену, провожал. Встречал ее через неделю на такси, потом еще родственников, тоже на моторе. Да помню я, где указатель на аэропорт. Мужик вдруг как заверещит что-то по-немецки. И второй в истерике вопит: «Его не интересует, кого вы встречали на такси! Он хочет знать, вы сами вели машину в Шереметьево-2 только однажды несколько лет назад»? «Да», – говорю. Они хором по-русски: «Кошмар»! Психи.