Сергей Семипядный - Восходящие вихри ложных версий

Но это – задача сложная. Это более опасно, чем бесконечно долго вглядываться в один из неудачно выбранных узоров ковра. И что касается пользы… Божья воля на пёстром фоне текущей действительности выглядит скромно и неприметно.

Всю тяжесть чувствований переместить на диван, а самому ускользнуть в состояние бесшумного сна! Почему он не сообразил этого раньше? Михаил Скалыга перебирается на диван и горящей щекой собирает прохладу подушки. Из радиоприёмника слышится мелодичная песня, но слов не разобрать. Не открывая глаз, он поднимает руку к приёмнику и прибавляет громкости. «Лишь только спящему ему бывает хорошо по-настоящему», – звучат слова песни.

– Что?! Что это? Что это такое?! – вскакивая на ноги, кричит Скалыга. – Когда это кончится?! – И вырывает из розетки провод радиоприёмника. А затем принимается бегать по квартире. – Или это не кончится никогда? Что же, так и будет всё это продолжаться? Муки ада – с доставкой на дом? Хорошо! Что следующее? Я ко всему готов. Сейчас я буду ко всему готов! – оборачиваясь назад, словно кто-то мог его услышать, выкрикивает уже ухватившийся за ручку холодильника Михаил Скалыга.

Когда в дверь позвонили, он уже пил водку и попутно беседовал с Богом.

– Ты ждёшь меня, злопамятный и вредный старик! – с издёвкой бросил Скалыга, небрежно скашивая нетвёрдый взгляд себе за спину. – Ждёшь, я знаю… А я живучий. Только нервный немного. Жизнь ухватила за грудки и трясёт… Но я вы-ы-ырвусь, вы-ы-ырвусь…

Михаил Скалыга не мог бы похвалиться даром веры – в эфирной среде винных паров разыгралось его воображение. Он скорее бы согласился считать себя автономной биоэнергетической единицей космоса, чем-либо вроде индивидуального энергоинформационного комплекса. Да и это потому лишь, что субстрат восприятия всего сущего имел безобразное лицо яростных до бешенства и мелочных до изящества грязных страстей.

К тому же в прекращение и собственной-то жизнёшки верить не хотелось – не то что во всеохватное ничто. Базовой программы выживания не быть не может – иерархическое строение мироздания не вызывает сомнений. А чтобы представить варево жизни в необитаемой и безответной безграничности, бескрайности, безмерности, надо иметь особые мозги.

В этот раз дверь оказалась закрытой, и Тугарин воспользовался звонком.

– Добрый вечер! Узнали? – сдержанно улыбаясь, поздоровался он. – У вас, я так понял, кто-то в гостях?

– Нет. Никого, – ответил Скалыга и, забыв поздороваться, пьяно уронил голову на грудь. – Хотя я и сам не знаю. Может, нечистая сила.

– Но вы с кем-то разговаривали. Я и подумал, что у вас кто-то есть. А вообще-то я поговорить зашёл.

– Ну так… – Скалыга вздёрнул плечи, разведя руки в стороны, и задумался, не будучи способным сообразить быстро и верно.

Ситуативный мотив (разговор с нетрезвым Скалыгой манил перспективами) подстегнул Тугарина, и он несколько торопливо обошёл истуканистого Скалыгу и сбросил туфли.

– Вы, я вижу, не совсем гомо эректус, – говорил Гвидон Тугарин, идя следом за Михаилом Скалыгой в гостиную.

– Что? Что?

– Я говорю – вы сегодня не совсем уж чтобы человек прямоходящий. Может, мне завтра зайти? – спрашивал Тугарин, а сам откровенно осматривал комнату в ожидании приглашения присесть (прогнать его сейчас было бы трудно). – Или вы бы… Я бы повестку оставил, чтобы не забыли.

– Не-не, я почти что в норме! – возразил Скалыга. – Вот сюда, пожалуйста. Я трошки расслабился. Мал-мало, совсем ничего. Крыша, правда, вроде как… В неизвестном направлении незаметно…

– Я понимаю. Иногда организм требует. Как в вашем случае. Вырваться, хоть ненадолго, из тяжёлых реалий, в психоделическое, что называется, путешествие закатиться. Жена же…

– Да-а-а… – тяжело усаживаясь, согласился Скалыга. – А вы не женаты?

– Нет пока.

– Оно и к лучшему, – одобрил Скалыга, но сам же и спросил: – А что так? Я вот второй раз был женат. Да.

– Как говорит мой шеф, в поле все цветы красивые, домой принесёшь – вянут.

Скалыга посмотрел на Тугарина пристально, без улыбки. Он, по всей видимости, шутки не понял.

Лицо Михаила Скалыги состояло из печальной верхней половины и тяжеловатой нижней, соединённых сравнительно небольшим носом. Гвидону всегда нравились такие лица у собак. Подобные лица очень неоднозначны, они поддаются перевоплощению под влиянием минимума косметических средств. И нередко от какого-нибудь пустяка, такого, например, как угол зрения, зависит формирование вывода о том, доброчестивую ли жизнь благородного героя ведёт владелец такого лица или, напротив, жизнь мерзкого злодея с бесследно изъятой душою.