Наталья Александрова - Демон никогда не спит [litres]

А что он может ей сообщить? Да ничего конкретного. Кто-то приходил в Эрмитаж, кто-то напугал жену Несвицкого. Собака опять же нервничает — рычит, на дверь бросается. Собаку в свидетели не позовешь, скажет майор Ленская и будет совершенно права.

Получается, что не нужно ему никуда ходить и звонить тоже никому не нужно, все равно Старыгин своими разговорами не поможет найти убийцу.

Пускай уж Александра Павловна своими методами действует. У нее это здорово получается, она профессионал, так пусть и занимается своим делом, а он… он будет реставрировать картины и жить собственной жизнью, жизнью тихого и законопослушного человека… Он и так забросил работу над картиной, да и кот страдает без внимания, а все почему? Потому что он, Старыгин, пытается изображать из себя частного сыщика — и к чему это привело? К гибели человека, женщины… Конечно, Илона была далеко не ангел, но это не значит, что она заслужила такую раннюю смерть, и смерть эта, как ни крути, на его, Старыгина, совести…

Дмитрий Алексеевич выругался и отбросил кисть.

Сегодня он никак не мог сосредоточиться на работе.

Кроме душевного смятения из-за гибели Илоны, ему мешало странное чувство. Изображенный на картине германский вождь словно что-то таил от него, не хотел раскрыть какую-то важную тайну, а пока Старыгин не мог проникнуть в суть картины, он не мог вернуть ей первозданный облик. Нет, так работать невозможно!

Дмитрий Алексеевич снял рабочий халат, покинул мастерскую и отправился в отдел рукописей Эрмитажа.

Пройдя по узким служебным коридорам, поднявшись по лестнице и миновав несколько дверей, он остановился перед дверью с медной табличкой «Кабинет рукописей».

Он нажал кнопку звонка. Прошло две или три минуты, наконец дверь открылась, и перед Старыгиным появилась невысокая, немного сутулая женщина с приятным улыбчивым лицом.

— Дима! — Она явно обрадовалась Старыгину, ее лицо озарилось улыбкой и похорошело.

Так хорошеет осенний лес под редкими лучами тусклого северного солнца.

— Дима! — повторила женщина, отступая, чтобы пропустить Старыгина в комнату. — Заходи, всегда рада тебя видеть… чаю хочешь?

Это была старинная знакомая Старыгина Татьяна. Все знали, что она питает к нему большую симпатию, и Дмитрий Алексеевич, чего греха таить, частенько этим пользовался. Татьяна со своей стороны всегда радовалась его приходу и старалась задержать подольше. Раньше она всегда предлагала ему кофе, который, надо сказать, заваривать совершенно не умела, и Старыгин проболтался об этом сослуживцам. Дошло до Татьяны, она обиделась, но нет худа без добра — перешла на чай.

— Чаю? — переспросил Старыгин озабоченно. — Может быть, потом… Вообще-то, Танечка, я по делу. Я хотел бы взглянуть на трактат Григория Мантуанского.

— «О германских правителях»? — уточнила Татьяна. — Взглянуть можешь, только, конечно, здесь. Выносить рукописи из кабинета нельзя, ты ведь знаешь наши порядки.

Улыбка на ее лице выцвела — Татьяна поняла, что Старыгин пришел к ней по служебной необходимости. Впрочем, она никак не показала своего разочарования, развернулась и, немного прихрамывая, пошла по узкому коридору между двумя рядами стеллажей, заставленных коробками и папками со старинными рукописями.

Коридор кончился, и Старыгин оказался в кабинете с двумя огромными окнами. Дмитрий Алексеевич любил здесь бывать — не только потому, что его связывала с Татьяной давняя дружба, но и потому, что он считал вид из этих окон одним из самых красивых видов в городе, а может быть — и во всем мире.

Одно окно выходило на Зимнюю канавку и здание Эрмитажного театра, другое — на Неву, тускло отсвечивающую свинцом и кобальтом под низким осенним небом. На заднем плане, на другом берегу Невы, возвышалась Петропавловская крепость.

Старыгин бывал здесь сотни раз, сотни раз видел эту прекрасную картину в высоких рамах окон — но она ему не надоедала, тем более что каждый раз выглядела совершенно по-другому, меняясь от времени года и освещения.

Татьяна с прежней улыбкой взглянула на Старыгина, села за компьютер, защелкала клавишами.

— Григорий Мантуанский… — проговорила она, внимательно просматривая ряды цифр. — Вот, нашла… Сорок шестой шкаф, четвертая полка…

Старыгин помог ей достать с одной из полок картонную папку.

Татьяна освободила для него место за столом, положила папку и осторожно, бережно извлекла из нее стопку пергаментных листов, аккуратно упакованных в прозрачную пленку.