Сергей Протасов - Катастрофа

Аспирин медленно снимал спазмы, голова продолжала болеть, но уже не раскалывалась. Практически каждый день в течение последнего полугодия, кроме дней совещаний у руководства, Дмитриев приезжал на работу с больной головой. Звание подполковника и полагающийся к нему служебный автомобиль с персональным водителем он получил четыре месяца назад. С этого момента уже не надо было думать о возможных проблемах с ГИБДД, и он стал выпивать почти каждый день. От тоски, от несправедливости жизни, находя в алкоголе анестезию от назойливых и жгучих мыслей.

Дети давно жили отдельно, жена постоянно лежала в больнице по поводу онкологического заболевания. Была еще и любовница, которая регулярно выносила мозг. Но встречаться с ней он недавно прекратил – просто не мог ее видеть. Жизнь на глазах теряла смысл и приносила одни страдания. Ни высокая зарплата, ни власть, ни служебный «мерседес» и большой кабинет не могли примирить Игоря Владимировича с постоянным ощущением содеянной им неисправимой подлости. Дело было не в любовнице как таковой, женщины на стороне появлялись у него и раньше. Просто все так совпало. С этой женщиной он познакомился до того, как обнаружилась болезнь супруги. Знакомство под напором интеллекта, тонкого юмора и достаточных финансовых возможностей Дмитриева скоро переросло в устойчивую, необременительную связь. Он делал все аккуратно, как всегда, никто ничего не подозревал, да и сейчас жена об этой связи не знает.

Потом у жены появились признаки недомогания (в детали входить мы не будем), она обратилась в медицинский центр. Последовали госпитализация и четкий диагноз. Он и подумать не мог, как всегда в таких случаях бывает, что это опасная стадия и предстоящее лечение носит, скорее, условный характер и может принести только отсрочку страшного, неизбежного приговора. Шок для всех родных, близких и коллег. Она уже несколько недель находилась в частной клинике в Израиле и чувствовала себя стабильно. Лучше, чем до Израиля. Возможно, потребуется операция, но после нее станет либо намного лучше, либо намного хуже. Результат наверняка никто предсказать не может, хотя, по словам врачей, некоторые шансы есть. Теперь она вернется домой только после операции.

Страх сжимал горло, когда он представлял ее возвращение. Дом навсегда покинула радость. Оба воспринимали внезапную трагедию как наказание, пытались объяснить себе произошедшее старыми грехами. Ей пришлось копаться в себе, и она нашла объяснения. Ему копаться было не надо. Он сразу понял, что это наказание за измены, за двойную жизнь, за бесконечные вранье и предательство. Он всегда любил ее и мог не изменять, не должен был изменять, но странная внутренняя потребность что-то такое себе доказать, жажда каких-то обязательных мужских приключений толкала его на поиски уступчивых и безнравственных женщин.

Видимо, когда Господь хочет наказать особенно страшно, он наказывает через страдания близкого грешнику человека, дает грешнику возможность увидеть мучения любимого, безвинного, родного существа и почувствовать свое бессилие. Дает время осознать свои грехи, прочувствовать всю глубину падения и невозможность что-то изменить. Когда полным раскаянием уже нельзя ничего искупить – сделать так, словно ничего и не было. Он всегда был уверен, что если никто не знает, то вроде как этого и нет.

Практически вся его немаленькая зарплата уходила теперь на лечение, он не жалел ничего, но понимал, что этого уже недостаточно, что уже поздно, что можно купить отсрочку, но выздоровления жены и счастья купить не получится. Он, полный сил мужик, метался, стремясь сделать все для нее, но больше, чем оплачивать лечение, он ничего придумать не мог.

Каждый вечер после работы, позвонив жене, расспросив о том, что было за день, и пожелав спокойной ночи, Игорь Владимирович доставал французский коньяк и напивался, полагая, что так наказывает себя. Из его глаз текли пьяные слезы, он шептал слова и раскаяния, и любви, глядя в стену перед собой. Раньше он думал, что все находится в его руках. Так быстро место гордости занимает осознание своей ничтожности.

Жена оказалась сильнее него и даже сильнее своей болезни. Она воспринимала приближающуюся, неотвратимую и скорую смерть как технический переход в другой мир. Как продолжение жизни, но в каком-то неизвестном ей пока, измененном виде. Словно она продолжит наблюдать за любимыми людьми откуда-то со стороны, возможно с неба, хотя так буквально религиозные догмы она не воспринимала. Держала себя ровно, с пониманием принимала процедуры и болеутоляющие, старалась успокоить родных, настраивалась на операцию.