Вадим Россик - Посмотри в лицо смерти

Пашка вставил, мрачно ухмыляясь:

– Между прочим, возможно, Ивана убили. У него полголовы было разбито, – папке Жираф сказал – но дождь смыл следы. Помните, какой тогда прошёл страшенный ливень?

Оля-большая не унималась:

– А Толянова жена Дотнара? Взяла да и бросилась со скалы. Утром нашли в кошмарном виде. С половиной волос. Тоже странный случай. Неуж сама? А может, её толкнул кто?

Илларион заметил:

– Я с этой Дотнарой однажды разговаривал. Мы тогда сюда только приехали. Как бы симпатичная женщина.

– Ты мне про это не говорил, – удивилась Алёнка.

– А зачем? Просто потрепались в магазине.

– О чём трепались-то?

– Да ни о чём. Обычное любопытство. Кто мы, откуда, зачем в Тюрлюк приехали. Болтовня в очереди.

Илларион умолк. Потушив сигарету в кружке с горелым кофе, Алёнка погладила обеими руками свой большой живот.

– А вы не допускаете, люди, что в вашем таёжном углу объявился серийный убийца?

Наутро Витас совершенно не помнил, как он вчера покинул арт-студию Кости Ядерного, мутировавшую в помойку. Слишком много было пива, курева и разговоров. Оля-маленькая довела его до дома сквозь союз дождя и ночи. Благо, идти было недалеко. Свалившись на кровать, Витас уснул так быстро, словно раскусил ампулу с цианистым калием, но пробуждение оказалось крайне тяжёлым. За ночь болезнь одержала новые победы. Слизистая была воспалена, кашель, по телу гуляла слабость, зато голова, будто отлитая из чугуна, весила центнер. Витас изнемогал под этой непомерной тяжестью. Дисгармония организма. И речи не было о том, чтобы встать. Посмотрев с сострадаем на несчастного Витаса, Оля-маленькая велела ему оставаться в постели, а сама сбегала к родителям за народным средством от простуды.

– Ничего, прорвёмся! Будешь каждый час пить тёплый чай с сушёной малиной, – строго сказала Оля-маленькая, подавая Витасу чашку. – К обеду будешь как новый. В общем, пока лежи, выздоравливай. Я побегу обратно к мамке, помогу ей пельмени лепить. Учти, ты таких пельменей ещё не пробовал!

Она исчезла. Витас допил чай и смежил веки. В мозгу неуправляемо крутились призрачные лица. Несокрушимый могильщик Градобык. Пашка со своими повадками пустоголового нахала. Грибник-пьянчуга Толян. Две разнокалиберные Оли. Славик с пузом и зрачками навыкате. Алёнка тоже с пузом, прямолинейная, как атака быка на корриде. Илларион с не очень связной речью. Пастушья дочь Занзигулька. Даже кошка Лизýшка, присасывающаяся к голой коже.

Снаружи доносился мягкий плеск речной зыби, навевающий мысли о каникулах. Иногда его перебивало коровье мычание, козье меканье, свиное хрюканье или собачье гавканье. Наперегонки кукарекали петухи: «И, и, и, и-и-и! И, и, и, и-и-и!» Мерно тикал круглый будильник на комоде. Убаюканный этими звуками Витас снова погрузился в сон, который на время изъял его из бытия в небытие.

Проснувшись во второй раз, Витас приоткрыл глаза и был ослеплён лучистой улыбкой яркого солнца.

– Как ты? – тоном сестры милосердия спросила Оля-маленькая, появляясь из солнечного света.

Витас пошевелился. Он был весь в поту, но горло почти не болело, голова стала на порядок легче. Очень хотелось есть. Видимо, кризис миновал.

– Лучше.

– Тогда вставай. Родители ждут на обед.

Приходской священник отец Пётр жил в двухэтажном доме под синей крышей, прятавшемся за церковью. Когда ребята оказались в трапезной, там сидели сам отец Пётр и Пашка. Слышно было, как Таисия Фёдоровна хлопотала на кухне.

– Добро пожаловать. Гость в дом – бог в дом, – приветствовал вошедших отец Пётр. Он говорил странным голосом – высоким, ломким, навевающем мысли о чём-то хрупком, как жизнь новорождённого. Рослый, но тщедушный, в слишком широкой чёрной, словно китайская тушь, рясе из льна, отец Пётр походил на картонную фигуру знаменитости, рядом с которой фотографируются туристы. За его очками угадывалось знание, копившееся ещё со времён египетского рабства и вавилонского пленения. Старательно ухоженная редкая бородёнка. Недавняя плешь отражала свет лампы, включенной, несмотря на дневное время. Впалую грудь скрашивал тяжёлый крест на серебряной цепи, который священник старательно натирал каждое утро бархатной тряпочкой.

– Здравствуйте, – скованно отозвался Витас. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Не знал правил общения с лицом духовного звания. Может быть, попам положено руку целовать, как делали мушкетёры своим дамам сердца?