Брови художника поползли вверх.
– О! – только и произнес он.
– Боюсь, ваше чудесное «воскрешение» обрадует не всех.
– Намекаете на Санди? Пусть скажет спасибо, что я не умер. Будь у меня сердце слабое или хилые нервы, уже бы с ангелами беседовал.
«Или с демонами», – подумала Астра.
Она искала повод подступиться к теме ночного разгрома в мастерской, и тут Домнин сам заговорил об этом.
– Картину-то небось она в клочья изодрала! – рассмеялся он. – Я нарочно оставил там другое полотно – неудачный набросок. Александрина все равно настоящего не видела. И электричество вывел из строя. Прихожу утром – батюшки мои! Видать, отвела душу, голубушка.
– Вы уверены, что это была Александрина?
– Так ведь только у нее ключи есть. Кто мог дверь открыть?
– Шутник вы, однако, господин Домнин, – неодобрительно покачал головой Матвей. – Творчески подходите к проблемам.
– Есть маленько… Иначе нельзя. Скука заест! Депрессия навалится, к бутылке потянет. Лучше уж черный юмор, чем зеленая тоска. Я целый день веселился, представлял, какое у Санди будет лицо, когда она увидит «Обнаженную Маху»! Ей-богу, усилия того стоили. – Он вздохнул, посерьезнел и перевел глаза с Карелина на Астру. – Я с вами начистоту говорю, а вы со мной?
– Нам скрывать нечего, – взмахнула Астра накрашенными ресницами, умалчивая тем не менее о Маслове.
Чтобы не пришлось объяснять, как они сами оказались посреди ночи в мастерской.
– Почему Александрина так болезненно воспринимает свое изображение на ваших полотнах? – старательно подбирая слова, спросил Матвей. – Обнаженная натура на картинах не редкость.
– Она слишком сильно меня ненавидит, чтобы способствовать моей славе. Добровольно позировать Санди не заставишь.
– Только поэтому?
– Не знаю. Я не задумывался. Какая разница? Мы с ней… не сошлись характерами. Так, кажется, принято говорить? Ей доставляет удовольствие досаждать мне, а удовольствие – самый надежный стимул. Иногда мне приходит в голову, что и замуж за отца она вышла по той же причине: чтобы отравить мое существование.
– Может быть, она влюблена в вас?
– Влюблена? Я не пользуюсь этим словом. Оно расплывчато и не отражает сути. Влюблена! Восторженна, как девочка-подросток, или прикидывается, как опытная кокетка? Она свела в могилу моего отца.
– И все же вы ее пишете…
– Ее формы совершенны, хотя содержание черно, как ночь, полная греха и страсти. Александрина – прелестный сосуд, куда дьявол заключил дикий мед, собранный его ненасытными пчелами. Каждая капля медленно отравляет сластолюбивых мужчин.
– Интересное сравнение, – искренне восхитилась Астра. – Вы поэт, господин Домнин.
– Она призналась в чем-нибудь? – спросил он.
– Да. В уничтожении картины. И в том, что написала вам письмо от имени Сфинкса.
Художник расхохотался.
– Подготавливала почву для мнимого убийства? А я недооценил ее – заподозрил Маслова, даже звонил ему. Бедный Феофан! Наверное, разобижен на весь белый свет и особенно на старых приятелей. Где он, кстати?
– Пьет в курительной комнате.
– Бедный… – удрученно повторил Домнин. – Творческие люди ужасно ранимы. Я еще подставил его с этой речью! Пойду извинюсь.
– Вряд ли он вас сейчас выслушает. Отложите раскаяние на Прощеное воскресенье.
– Если доживу. Нет-нет, – он протестующее поднял руки, отметая все возражения. – Письмо написала моя рыжекудрая родственница, вы меня убедили! Но ведь Сфинкс еще не сказал последнего слова…
Через четверть часа администратор вывел Домнина черным ходом на улицу и велел водителю доставить того домой в целости и сохранности. Картина по предварительной договоренности осталась в его кабинете – до аукциона.
Матвей и Астра спустились в холл. Возле гардероба их поджидала Лариса Калмыкова.
– Что за дурацкое шоу ты устроил? – набросилась она на Карелина.
– Человеку стало плохо, я попросил охранников отнести его в служебное помещение и вызвать врача. Вы сами подняли крик про убийство.
– Ну-ну, рассказывай. Как бы не так! Никакого врача я не видела.
– Просто он не понадобился. Господин Домнин очнулся, ему стало лучше… Он отлежался и уехал.
– А допрос, который ты учинил в кабинете администратора?
– Хотел выяснить, кто уколол пострадавшего булавкой. Она могла быть отравлена.
– Булавкой? – опешила Лариса. – Шутишь. Ладно, признайся, что ты это нарочно выдумал.
– Не веришь? Напрасно… – безмятежно улыбнулся он. – Только не болтай лишнего.
Читать дальше