Джорджо Щербаненко - Миланцы убивают по субботам

Вначале такие срывы были редки. С течением времени они участились. Бывало, она вопила: «Папа!» и в присутствии состоятельных клиентов, которые при звуках этого трубного голоса в ужасе ретировались.

Похитители, чтобы успокоить, пичкали ее таблетками, кололи снотворные, но вскоре вынуждены были изменить тактику. Ведь транквилизаторы разрушали золотоносную жилу: у Донателлы, одурманенной успокоительными средствами, начисто исчезали эротические инстинкты.

Тогда сутенеры (для истории надо повторить их имена: Франко Барониа, сын Родольфо, Микелоне Сарози и Кончетта Джарцоне) решили прибегнуть к насилию – куда ж это годится, если она вместо того, чтобы принимать клиента со свойственным ей от рождения сладострастием, станет, как истеричный ребенок, призывать отца?

Они начали избивать ее всякий раз, как с нею случался кризис, угрожали прибить до смерти, если не перестанет валять дурака, но Донателла, несмотря на свою инфантильную податливость, все чаще вспоминала дом на бульваре Тунизиа, комнату, полную кукол, люстру с Бэмби, Гусенком и Микки-Маусом, мохнатые брови отца, помогавшего ей одеваться, руку, нежно гладившую ее по щеке, и потому никакие угрозы, побои, наркотики не могли положить конец хриплым воплям: «Папа, папа, папа!» Оглашая то одну, то другую квартиру, куда сутенеры беспрестанно ее перевозили, эти вопли создавали ужасные неудобства и обесценивали «выгодный товар». Донателла Берзаги из золотоносной жилы превратилась в обузу. Рано или поздно своими безумными криками она привлечет внимание полиции. В последнее время дикие сцены стали повторяться каждый день; сутенерам то так, то эдак удавалось их подавлять, но присутствие Донателлы уже сулило опасность, к тому же она как-то разом утратила всю тягу к противоположному полу в лице любого его представителя, благодаря которой вначале столь высоко котировалась на порочной бирже.

Отчаявшись, эксплуататоры однажды вечером притащили ее, накачанную снотворными, в Лоди. Подлец из подлецов Франко Барониа, сын Родольфо, по обыкновению навязал свое общество истинному джентльмену Франко Барониа, сыну Сальваторе.

Двоюродный брат скрепя сердце его принял. И как не принять, когда он один, а их трое: его милый кузен, преступник, друг кузена Микелоне Сарози, тоже преступник, и Кончетта – такой изощренной садистки свет еще не видывал!

Но едва действие наркотиков чуть-чуть притупилось, Донателла Берзаги опять завела свое «папа» – все громче и громче; тоска по отцу пересилила все ее природные инстинкты и, не выдержав этих душераздирающих криков, Франко Барониа, сын Сальваторе, выставил незваных гостей вон.

Сутенеры уже не знали, куда им деваться со своей обузой, которая продолжала призывать отца, не чувствуя его больших ласковых рук, не слыша родного голоса, приговаривающего: «Девочка моя, девочка моя!» – а ей так необходимы были эти ласки и этот голос.

По дороге в Милан подлая троица решила наконец избавиться от груза по имени Донателла. Будь они поумнее, просто выкинули бы вблизи какой-нибудь деревушки неполноценную великаншу, что по воле злого рока досталась им в добычу. Возможно, местные жители, услышав, как она плачет, зовет отца, препроводили бы ее в участок. И даже если бы полиция установила имена троих негодяев, их обвинили бы только в похищении с целью наживы. Но чтобы избежать риска, эти светлые головы надумали ее убить.

Преступник никогда не бывает умен, ни один мало-мальски разумный человек не станет вором, грабителем, убийцей. Преступность – не что иное, как опасная, необратимая форма слабоумия. Когда трое злоумышленников приняли решение убрать девицу, переставшую приносить доход, им и в голову не стукнуло, что рано или поздно они все равно попадутся, но закон предъявит им уже более тяжкое обвинение – в преднамеренном убийстве. Такие вот умники!

Микелоне, бармен с бульвара Тунизиа, предложил закопать ее где-нибудь в поле, на что Франко Барониа, сын Родольфо, резонно возразил:

– А чем копать будем? Руками?

Рыть могилу для такой глыбы, не имея соответствующих приспособлений, показалось им утомительным.

Машина медленно катила к Милану по старой и пустынной дороге; с полей то и дело поднимался дымок, летели снопы искр от зажженных крестьянами костров; ночной октябрьский ветер носил эти искры взад-вперед по мирной долине. А великанша тем временем бесновалась, рвалась к отцу, все больше взвинчивая нервы своим похитителям.

– Ну-ка останови, – сказала тогда она, Кончетта Джарцоне, самая подлая сука на всей Паданской равнине. – Давайте бросим ее в костер. К утру никто и не поймет, баба это или лошадь.