Наталья Александрова - Бассейн в гареме

Иван Павлович сумел чудодейственным образом замять скандал, но с тех пор профессор Аристархов постоянно чувствовал у себя на горле железные пальцы номенклатурного покровителя.

Когда в стране грянули перемены, Иван Павлович не стал, как многие его товарищи по партии, искать свое место в новой системе, а сумел оторвать свой маленький, но вполне увесистый слиток пресловутого «золота партии» и оказался в благословенной Франции с новыми безупречными документами. Тогда-то он и стал Жан-Полем. Андрон Аскольдович Аристархов вздохнул с облегчением, вообразив, что железные пальцы навсегда отпустили его горло. Но, как выяснилось, радовался он рано.

Профессор нашел в новых экономических условиях свою нишу, организовав замечательный конвейер по бесплатному изготовлению копий шедевров живописи. Первый раз он достаточно успешно реализовал свой товар на главном европейском художественном рынке – в Париже. Но когда он приготовил к отправке вторую партию, у него, в квартире раздался звонок. Профессору передали привет от старого знакомого, и несколько дней спустя состоялась встреча с подданным республики Франции Жан-Полем. Во время этой встречи старый знакомый популярно объяснил Аристархову, что бизнес – вещь хорошая. Но без него, Жан-Поля, дела в Париже могут пойти куда как плохо. Аристархов снова почувствовал на горле железные пальцы. Правда, со временем он привык к этому неприятному ощущению и как-то даже перестал эти пальцы замечать, но Жан-Поль нет-нет и напоминал ему о своем присутствии. Вот и сейчас он сидел за столиком напротив Андрона Аскольдовича, маленькими глотками пил виски и говорил:

– Я здесь по другим делам, профессор, но заодно решил увидеться с вами. У вас проблемы? Почему вы не исполнили один из заказов?

– Какой заказ? В чем дело? – суетливо переспросил Аристархов, самой манерой выдавая страх перед собеседником.

– Вы прекрасно знаете, какой заказ, – неторопливо проговорил Жан-Поль, – Клод Жибер, «Бассейн в гареме». Вы меня подводите.

Но вы же понимаете, мой друг! – профессор нашел линию поведения и заговорил увереннее. – Оригинал картины украли из Эрмитажа, и в этих обстоятельствах вывозить копию было бы небезопасно. Это может привлечь ненужное внимание к нашему бизнесу. Я уж не говорю о том, что будет очень трудно доказать, что мы вывозим копию, а не оригинал.

– Не раздражайте меня, профессор, – прервал Жан-Поль собеседника, – и не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть. С таможней у нас прекрасные отношения, а вывозить копию в натуральном виде никто вас не заставляет. Вы уже неоднократно вывозили картины под слоем наскоро выполненной третьесортной мазни, так что нечего сейчас изображать невинность. Сделаете еще раз. У меня на эту копию есть уже покупатель, не согласный ни на какую замену.

Жан-Поль давно уже ушел, а профессор Аристархов все сидел за столиком, прикрыв бесцветные глаза тяжелыми веками римского патриция. Каждая встреча с этой номенклатурной сволочью на некоторое время выбивала Аристархова из седла, лишала его уверенности и чувства собственного достоинства. Он как в забытые советские времена ощущал себя мелкой сошкой, винтиком большой машины, вынужденным бесконечно совершать одни и те же бессмысленные движения. Профессор снова чувствовал себя рабом.

Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Андрон Аскольдович сбросил с себя отвратительное оцепенение, открыл глаза. Он снова был готов к борьбе, снова стал самим собой. Словно почувствовав это, рядом с ним безмолвно возник официант, самой своей подобострастной позой подчеркивая значительность уважаемого клиента.

– Счет! – коротко бросил Аристархов. Он знал уже, что нужно делать. Он вспомнил Мишу Рувимчика.

Михаил Ильич Рувимчик был рядовым преподавателем Академии художеств. Несмотря на незаурядные способности и трудолюбие, он не имел ни степени, ни звания: он просто ничего не успевал.

Михаил Ильич непрерывно женился.

Все его друзья и знакомые потеряли счет женам Рувимчика. Эти жены были совершенно одинаковые – маленькие, пухленькие, светленькие, с круглыми голубыми глазами и ямочками на щеках. Казалось абсолютно непонятным, зачем менять одну пухлую голубоглазую жену на другую такую же, но Рувимчик проделывал это с неизменным упорством на протяжении двадцати лет. Наконец его давний знакомый, сплетник и злопыхатель Митя Дрозд придумал логичное объяснение этой привычке жениться. По его теории у Миши был неизменный идеал женщины, и, встретив его в жизни, Рувимчик воспламенялся, устремлялся к этому идеалу, потом, как честный человек, женился… А затем начиналась постепенная трансформация: став женой, очередная голубоглазая куколка все больше и больше отходила от идеала. Домашнее хозяйство, пеленки, бессонные ночи накладывали на нее свой отпечаток, она понемногу утрачивала нежную припухлость губ, фарфоровую белизну кожи… Она еще не успевала состариться, но Рувимчик не хотел и не мог этого дожидаться – он уже находил новое воплощение идеала, и все начиналось сначала, причем все его жены одаривали его детьми.