Татьяна Устинова: От первого до последнего слова

– Да чего теперь придумывать-то? – печально спросил Долгов. – Теперь уже поздно.

– Поздно, – согласился Хромов, и они помолчали.

– А как ты догадался, что это я ее?.. Ну, господин адвокат понятно – в телефончик позвонил, ему досье на моего папашу на блюдечке с голубой каемочкой принесли, а там мы все имеемся – и мать, и брат, и я собственной персоной! Я-то думал, что адвокат дерьмо стороной обойдет, а он в самую гущу залез!

– Просчитался ты, Кость!

– Да ничего я не просчитался! – Хромов махнул рукой. – Просто звезды не так сошлись, не повезло мне. Всю жизнь мне не везет, и здесь не повезло! Но ты-то как догадался, Долгов? Ты же у нас ничего дальше собственного носа не видишь!

Долгов посмотрел в окно. Под окном шустрый трактор продолжал копать канаву, рычал надсадно и елозил гусеницами по распаханной земле.

В отпуск хочу, подумал Долгов. Как я хочу в отпуск!..

– Кабинет не только мой, но и твой. Я все думал, почему она пришла в пустой кабинет под вечер? Ведь она знала, что я в Берлине, вся больница об этом знала!

– Ну, конечно! Всем есть дело до того, где ты! В Берлине или, может, в Париже!

Долгов посмотрел на него.

– А потом я подумал, что кабинет-то общий! Она вполне могла прийти сюда, чтобы повстречаться с тобой! Ты-то был в Москве!

– А то, что кабинет у нас общий, ты даже вспомнил не сразу, – констатировал Хромов.

– Нет, – признался Долгов. – Не сразу. И машина у тебя грязная была, а дождь шел только в тот вечер, когда я прилетел и нашел здесь Катю. Ни до, ни после дождя не было! Значит, ты был в больнице, когда дождь пошел! Что ты мог делать здесь так поздно? Больных по ночам ты смотреть не ездишь, значит, еще зачем-то приезжал.

– Отлично, – похвалил Хромов. – В дедукции ты у нас тоже впереди всех! Пятерка тебе!

– И телефон не работал, – продолжал Долгов. – А он не мог не работать, у нас всегда телефоны работают. И утром, когда я приехал, с аппаратом все было в порядке. Я сообразил не сразу, а потом понял. Его просто выключили, выдернули из розетки, а после включили. А розетка у нас за шкафом. И про эту розетку знаем только мы с тобой. Помнишь, прошлой зимой какой-то там провод отходил, ничего не было слышно? И мы по очереди за шкаф лазали, чтобы его поправить?

– Помню.

– И ломик ты в сортир отнес. И про сортир только свои знают, персонал!

– А куда ж мне было его девать? – удивился Хромов. – По коридорам, что ли, с ним метаться? Или в окно выбросить?

– Вот именно. В коридоре мог встретиться кто-нибудь, а окно не открывается!

– Абельмана ты просил, чтобы он Грицука ко мне пристроил?

– Ну, конечно! – сказал Хромов и захохотал. – С Абельманом этим вообще цирк вышел! Папаша стал меня просить положить его к себе. А я знал, что его убью. И вот думаю – мой больной, и вдруг помер! Да еще от остановки сердца! Что я за врач, если такую патологию проглядел?! Нет, думаю, мне моя репутация дорога! А есть у нас Долгов Дмитрий Евгеньевич, царь и бог, икона наша доморощенная! Как бы так мне сделать, чтобы получилось, что это ты его положил? И тут мне повезло! Ну, хоть в чем-то должно было повезти!

– И как тебе повезло?

– Прихожу я к главному в кабинет, а там эта его Нелли Петровна сидит с телефоном. Говорит, никак я Абельману не дозвонюсь, второй раз набираю! Первый раз не было его, а сейчас вроде на месте. Музыка играет, а трубку он не берет. А мне, говорит, отойти срочно нужно. Терентьев просил бумаги какие-то, а у нас ксерокс не работает! Послушай, говорит, Костенька, когда он ответит, попроси, чтоб анамнез на Торопову забрал. Или сам пускай приедет, или пришлет кого, только предупредит заранее. Ну, и я, конечно, всей душой! Я-то уж понял, как мне это может пригодиться! Ну, посидел я, посидел, Абельман ответил. И сразу ясно мне стало, что он понятия не имеет, кто ему звонит и зачем! Ну, я и говорю – Эдуард Владимирович, это из министерства вас беспокоят, просим больного положить в такую-то больницу. А я знаю, что у него в нашей больнице первый друг – ты, Долгов! Ну, так оно все и вышло! Он тебе позвонил, ты папашу положил, и получилось, что папаша твой больной, а не мой, и ты виноват, что он помер! А я так, сбоку! А про то, что ты виноват, даже по телевизору показали! Как я хохотал, если б ты знал только!

Хромов замолчал и стал качать ногой.

– А почему вы Дмитриевич, и не Евгеньевич? – вдруг спросил Глебов. – Вот этого я не понял. Ваш отец ведь Евгений Иванович Грицук, а вовсе не Дмитрий Хромов.

– Так звали дедушку, – Хромов махнул рукой. – Мать умерла, и мы с братом взяли его фамилию. И отчество его взяли. Папашино оставлять не хотели. Ну, то есть я не хотел, а брат… Брат не понимал ничего. А маленький был такой веселый! Смышленый. У нас грузовик был красный, я его в нем катал. А заговорить он так и не заговорил. Папаша постарался.