Марина Крамер: Закон ее прошлого

— Вы хотите написать мой портрет?

— О, как вы удивительно правильно сказали! Написать! Именно — написать, да!

У него был приятный низкий голос, обволакивающий, как кокон, и яркие синие глаза. Не знаю, почему, но я прониклась к нему доверием, чего обычно к незнакомцам не испытывала.

— Если вы уложитесь в полтора часа и не заставите меня идти в помещение, я готова.

— Какое помещение, как вы могли подумать! — прижав к груди руки, воскликнул художник. — Мы выберем чудесную скамью где-нибудь на бульваре, вы удобно сядете, а я устроюсь напротив и в отведенное время напишу ваш портрет. Кстати, я забыл представиться. Меня зовут Луи. Луи Беррагон.

— Варвара. Можете звать меня Барбарой, если так легче. — Этим именем звали меня все соседи.

— Прекрасно. «Барбара, Барбара, Барбара», — пропел он. — Слышали такую песню?

— Нет.

— Это не страшно. Так идемте же, Барбара, искать скамью.

Он как-то аккуратно взял меня за запястье и увлек за собой. Не знаю, почему, но я послушно пошла следом, даже не думая о том, что совершенно незнакомый человек может оказаться вовсе не художником.

Но Луи — к сожалению или к счастью, уж не знаю — действительно оказался художником, к тому же хорошим, насколько мне позволяло судить об этом образование и детские годы, проведенные в походах в Третьяковку, Эрмитаж и прочие доступные музеи двух столиц. Усадив меня на ярко освещенную весенним солнцем скамью возле небольших постриженных кустов, он разложил этюдник и принялся смешивать на палитре краски из тюбиков. Я с интересом наблюдала за его уверенными движениями, в которых чувствовалась и любовь к тому, чем он занимается.

— Барбара, вы живете в Париже? Не возражаете, если мы немного поговорим? Так легче работать.

— Не возражаю. Нет, я живу не в Париже, и даже не в пригороде.

— Что же привело вас сегодня сюда?

— Концерт в зале Плейель.

— О, вы любите классическую музыку?

«Нет, я когда-то любила дирижера», — едва не ляпнула я, но вовремя сдержалась.

— Да. Иногда очень хочется окунуться во что-то вечное.

— Интересное мнение. Нет, не опускайте подбородок, теряется угол.

Я приняла прежнее положение. Мне не было видно то, что появляется на листе, но по выражению лица Луи и его движениям я понимала, что он своей работой вполне удовлетворен. Он наносил мазки, отходил чуть в сторону и, прищурив правый глаз, критически смотрел на этюдник, возвращался и вносил какие-то правки.

— Не волнуйтесь, Барбара, с вами удивительно легко работать, мы уложимся в отведенные вами полтора часа, — сказал он, заметив, как я бросаю взгляд на наручные часы.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Да? Обычно принято считать, что художники не в ладах со временем, не замечают его быстрого течения.

— Я не склонна мыслить стереотипами.

— Я почему-то так и подумал. Вы не производите впечатление женщины, склонной к банальностям. Мне кажется, вы должны увлекаться чем-то нетривиальным. И работать тоже должны в какой-то неожиданной сфере. Я прав? — Он на секунду высунулся из-за этюдника, ожидая ответа.

Я пожала плечами:

— По поводу увлечений мне даже как-то неудобно… ничем особым я не увлекаюсь, разве что люблю читать. Работы у меня в данный момент нет, я в продолжительном отпуске, если можно это так назвать.

— А когда отпуск закончится, кем вы продолжите работать?

— Я адвокат.

— Неожиданно, — Луи снова вынырнул из-за этюдника и, прищурив глаз, окинул меня внимательным взглядом. — Я склонялся к чему-то более воздушному. Мне показалось, вы должны работать где-то в сфере искусства.

— Адвокатура тоже своего рода искусство, — улыбнулась я. — Ораторское. Согласитесь, умение убедить судью в том, что виновный вовсе невиновен, вполне достойно называться искусством.

Луи рассмеялся:

— Я согласен. Но все равно как-то неожиданно. И много дел вы выиграли в своей практике?

— Мне легче сказать, сколько я проиграла.

— Даже так?

— Именно так.

Луи покачал головой, одобрительно прицокнул языком и снова погрузился в работу.

— Я рассказала вам о себе довольно много. Жду от вас такой же откровенности, — произнесла я, потому что молчать показалось странным.

— О, я… я художник.

— Я заметила. И где же вы учились?

— Немного поучился в Гранд-Шомьер, но почувствовал, что мне там чего-то недостаточно. Затем — Высшая школа изобразительных искусств. Много ездил, много смотрел, изучал что-то самостоятельно. Для художника очень важно научиться подмечать нюансы, видеть мелочи, то, что скрыто от взгляда обычного человека. И этому, конечно, не научат даже в лучшем учебном заведении.