Марина Серова: Театр начинается с выстрела

— А если бы Сизова решила, что это ее таллий подействовал, попыталась замести следы и банки из гримерки Анны забрать?

— Интересно как, если я видела, что Пантелеич ключ от Анечкиной гримерки себе в карман положил? — язвительно спросила она. — Он вообще всегда на время ее отъездов его своим заменял — уж свой-то родной ключ я ни с каким другим не спутаю.

— Александра Федоровна, я Анне ни слова, ни звука, ни ползвука обо всем этом не скажу, но если она все-таки когда-нибудь как-то об этом узнает и вас не простит, что тогда?

— Эх ты! Ничего-то ты не поняла! — не скрывая жалости ко мне, сказала она. — И пусть не простит! Только для меня главное, чтобы она счастлива была! И она обязательно будет счастлива, потому что поумнела и теперь по-другому на мир смотреть станет и приоритеты правильно расставлять.

— А вы что делать собираетесь?

— Вот провожу Анечку в Канаду и переберусь в нашу творческую богадельню свой век доживать. А что? Имею право! Народная артистка РСФСР как-никак! Если по-новому, так народная артистка Российской Федерации. Никто меня этого звания не лишал.

— А если Анна не усвоит урок? Подумаешь, пропал у нее голос один раз на одни сутки, и что? Вдруг это больше не повторится? Мы же все живем по принципу «авось обойдется». — Она мне ничего не ответила, и я продолжила: — Воронцову теперь выжить бы за счастье, Тихонову, я уверена, не до нее, Сизова сидит, у Бориса тяжелейший инфаркт, да и все Гогуа не допустят, чтобы он в театр вернулся. Вдруг, узнав об этом, Анна решит остаться в России? Чего ей теперь бояться? Зачем уезжать? Что тогда делать будете? Как ее убеждать? Повторите опыт? Так на Сизову уже не свалишь!

— Не понимаю, к чему ты клонишь, — пожала плечами она.

— Александра Федоровна, тогда, в первый раз, после того, как вы избавились от Надеждиной, вы не выбросили препарат, а хранили его много лет, благо срок годности бесконечен, о чем вас наверняка предупредили. Вот и сейчас я не верю, что вы немного не оставили. — Она хранила гордое молчание, и я уже чуть на крик не сорвалась: — Да вы понимаете, что у вас в руках? Это сверхсекретная разработка! Созданная на сверхсекретном предприятии! После того как оно было закрыто, все образцы и документацию уничтожили! Нестеров, который вам его дал, совершил страшное преступление! Практически измена Родине! Если бы его тогда поймали, могли и расстрелять! Я, добираясь до вас, шифровалась как могла, чтобы не подставить! Мне просто несказанно повезло, что я смогла в одиночку и так быстро найти вас, но за теми, кто меня нанял охранять Анну и кто сейчас изо всех сил ищет этот препарат, стоит Система! И у меня нет твердой уверенности, что рано или поздно они вас не вычислят. И, если они у вас найдут этот препарат, последствия будут страшными. Дмитрию уже никто ничего не сделает, он умер, но вас же затаскают на допросы и нервы в хлам измочалят! Давайте уничтожим этот препарат, и тогда они могут хоть сто обысков у вас проводить, но ничего не докажут, даже если узнают, что Вальдовская и Ковалева — один человек. Я вывести из-под удара вас хочу! А Анну, обещаю, за волосы оттащу к алтарю, а потом пинками загоню в самолет до Торонто! Хотя туда прямых рейсов и нет.

— Точно за волосы? — спросила Ковалева, и я поняла, что она сдалась.

— И пинками тоже, — подтвердила я.

— Ладно! — буркнула она.

Открыв нижнюю дверцу шкафа, она встала на колени и стала искать что-то за сложенным стопкой постельным бельем. Наконец она вытащила оттуда завернутый в полиэтиленовый пакет бумажный кулек и протянула мне. Я помогла ей подняться и, когда она села, все-таки спросила:

— Это именно то, что мне надо? Без обмана?

— Да чего уж теперь? — отмахнулась она. — Сгорел сарай, гори и хата. То это, не сомневайся.

— Дайте мне спички, и пошли в туалет, — предложила я, решив действовать самым радикальным способом. — Пустое ведро найдется?

— Вот, в углу стоит, — кивком показала она.

В ванной я набрала полное ведро воды, а в туалете высыпала все содержимое кулька в унитаз, сожгла бумажный кулек так, чтобы от него ничего не осталось, и бросила пепел туда же. Эта же участь постигла и полиэтиленовый пакет, от которого остался только черный вонючий комок. Потом я спустила воду и вдобавок вылила ведро воды. Подумала и вылила еще одно.

— Ты ведь так и не сказала, как все понять смогла, — напомнила мне Ковалева, когда мы вернулись в ее комнату.

— Услышала сегодня фразу «Не было бы счастья, да несчастье помогло», подумала и все поняла. А подкрепили мои выводы ваши рассказы о тяжелой доле ведущей актрисы и любви Алексея к Анне, у которой только театр на уме, и она может пройти мимо своего счастья. Мы во вторник уходили из театра последними, ночью в продукты Анны ничего подмешать не могли — дежурил Степаныч, а он баб не водит. Утром Маша взяла ключ, убрала гримерку и вернула его уже Пантелеичу, который его никому не дал бы. Я привезла Анну и уехала, оставив вас вдвоем. Накануне было два скандала, поэтому подозреваемых должно было быть много, а на вас, которая беззаветно любит Анну, никто и не подумал бы. Действуя из самых лучших побуждений, вы все заранее просчитали и дождались подходящего момента, чтобы серьезно напугать ее и заставить задуматься о том, что ее ждет. Иначе говоря, пережить несчастье, чтобы по-новому взглянуть на жизнь и понять, где и в ком ее счастье. А о том, что вы Вальдовская, я узнала только сегодня. Вот вам и весь расклад! А теперь одевайтесь, Александра Федоровна, а то нас на улице уже машина заждалась.