Галина Романова - Дожить до утра

Но в этой войне не оказалось ни победителя, ни побежденного…

— Доброе утро! — Дмитрий широко улыбнулся и согнулся в шутовском полупоклоне, приветствуя стоящую у окна Ксению. — Как спалось?

Она оглянулась и смерила его хмурым взглядом. Если он решил испытывать сегодня с утра ее долготерпение, то сильно просчитался. Голова разболелась еще с вечера. Всю ночь мучили кошмары. А в довершение ко всему под утро приснился Тимошка, сын покойного Игоря. Ребенок протягивал к ней худенькие ручонки и просил забрать его от матери. Зрелище было душераздирающим, поэтому, проснувшись, Ксюша пребывала в самом скверном расположении духа.

— У вас что-то со слухом, — вроде бы опечаленно выдохнул сосед и уселся за свой колченогий стол в углу. — Видимо, вас с вечера что-то потревожило…

И опять она не клюнула на его удочку. Ну, слышала она, что он что-то мастерит у нее под дверью. Ну, рвануло что-то потом, оглушив ее неимоверно. Ну и что? По физиономии ему все равно не надаешь, поскольку он головы на полторы выше. Для вендетты время не совсем подходящее. Да она и не успела пока придумать ничего достойного. И голова… Такая боль, что впору в петлю залезть. И сон этот к тому же…

По Тимошке она тосковала. Тосковала с тех самых пор, как, очнувшись в больнице, узнала, что мальчика взяла к себе опомнившаяся мать.

— Ты должен забрать его у нее! — просила Ксюша Виктора. — Хотя бы в память о брате! Сделай что-нибудь! Он ведь твой племянник!

Она просила, требовала, плакала, вспоминая, как последний раз поцеловал сына Игорь, не подозревавший, что прощается навсегда. Но Виктор, пряча глаза, лишь разводил руками.

— Ксюшенька, — виновато объяснялся он, держа ее за руку. — Я пытался. Я очень многих людей подключал, но она мать… Бросила пить. Устроилась на работу. Я бессилен…

Много позже, выйдя из больницы, она разыскала их новый адрес и, часами простаивая на улице, ждала малыша. Но тот появился в сопровождении матери. То ли действительно доселе дремавший инстинкт вдруг проснулся и заявил о себе в полный голос, то ли чувство вины перед сыном наставило ее на путь истинный, но женщина, ведущая ребенка за руку, была олицетворением нежности и доброты. И если Ксюша, не видя их, еще на что-то надеялась, то тут отступила…

— Что ты сказал? — До нее наконец дошло, что сосед о чем-то ее спрашивает раз, наверное, в третий.

— Я говорю — бутерброд не желаете? — Он держал в руке кусок хлеба и с самой приветливой улыбкой протягивал его ей.

— А с чем? — Она сделала в его сторону пару шагов и присмотрелась к непонятной массе, горкой наложенной на хлеб.

Тот премерзко улыбался и молчал. И лишь повнимательнее приглядевшись, она поняла причину его радости. На кусочке хлеба, аккуратно уложенные в ряд, возлежали жареные лягушачьи лапки.

— Ну ты… Ну ты… — Ксюша замотала головой, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. — Тебе же в зверинце место! Ты это понимаешь?!

— Не-а, — еще шире заулыбался он, молниеносно записав в свой актив еще два очка. — Я думал, что вам понравится…

И тут, подстегиваемая тупыми ударами головной боли, она не сдержалась. Выбросив вперед правую ногу в спортивном ботинке, Ксюша что есть силы ударила по его протянутой руке, а следующий удар направила прямо в его ухмыляющуюся физиономию.

Удар получился достаточно сильным.

Отпрянув к стене, Димка ошарашенно уставился на нее, совсем не обращая внимания на то, как закапала с верхней губы кровь на рубашку. Глаза его, доселе прищуренные в ехидной ухмылке, широко распахнулись, и Ксюшу обдало растерянностью и отчаянием. Взгляд этот поразил ее настолько, что она выскочила сломя голову из кухни, а затем и из квартиры. И, не сбавляя скорости, понеслась по проспекту в сторону набережной.

Максим окинул взглядом в зеркале заднего вида стайку длинноногих школьниц и, хмыкнув каким-то одному ему ведомым мыслям, не торопясь поехал по проспекту. Где-то здесь должна была быть сейчас эта психованная. Во всяком случае, соседи сказали, что она помчалась именно в эту сторону. Вот ведь лишняя заморочка на его бедную голову. Как убеждал супругу, как уговаривал — все бесполезно. Подруга, видите ли, она ей! А ему что с этого? Лишние напряги…

— Тварь неблагодарная! — Макс вполголоса выругался.

Ей бы ему руки целовать, а она мерзавцем величает. А за что, спрашивается?

— Дура баба! — вновь не стерпел он, вспомнив, как всякий раз при встрече прожигала его Ксения взглядом. — Как есть дура!..