Галина Романова - Обмани меня красиво

По траве прошуршали чьи-то шаги, и через минуту напротив нее сел в траву Степан. Он ничего не сказал, не кинулся утешать. Просто сел, подтянул колени повыше и, обхватив их руками, задумчиво смотрел на нее.

— Мне больно, Степа! — прошептала Полина распухшими губами и судорожно всхлипнула.

— Я знаю, — произнес он.

— Я очень любила его! Очень!!! И потому мне вдвойне больнее от того, что он сделал!!! — Слезы снова полились из глаз. Казалось, что их больше не могло быть, но поток их и не думал иссякать. Она закрыла рот рукой, прикусила ладонь и какое-то время пыталась заглушить громкие рыдания, рвущиеся наружу. Потом сипло проговорила: — Как?.. Как можно смириться с его смертью, Степа?! Как это можно исправить, ответь! Ты сильный и мудрый, ты видел смерть не раз, ответь мне, как можно победить ее?! Ответь мне, Степа!!!

Он все-таки не выдержал и схватил ее. Она пыталась вырваться, орала ему что-то гадкое и грубое. Степа ее не слушал. Он все сильнее прижимал ее к себе и тоже, кажется, что-то говорил ей. Потом Полина внезапно затихла. Обмякла в его руках. Он поначалу даже испугался, подумав, что она потеряла сознание, но она вдруг спросила:

— Что ты только что сказал?

— Я? Когда?

— Прекрати корчить из себя идиота, Новиков! Ты что-то сказал о смерти секунду назад — что?! — Она высвободилась из его рук, отодвинулась на коленях поглубже в заросли глухой крапивы и, выпрямившись, уставилась на него с таким лицом, будто от его ответа зависела сейчас судьба всего человечества, что уж говорить о ней лично. — Что ты только что сказал?!

— Господи, Полинка, ты сведешь меня с ума!

Он был рад уже тому, что она наконец-то обрела способность говорить внятно. Стоит на коленях в метре от него, смотрит так, что он умереть готов сию минуту, попроси она его об этом. Но просила-то она как раз об обратном…

— Да, я видел смерть. Всякую видел. Смерть, она ведь разная, Полина: для кого-то она — наказание, для кого-то это избавление от боли, страданий, для кого-то — от демонов, которые рвут душу, но значение ее явно преувеличено. Во всяком случае, тобой. От нее есть избавление, поверь.

— Какое? — Господи, он говорил с такой уверенностью, что она невольно начинала ему верить.

— Любая смерть утрачивает свое зловещее значение с рождением новой жизни, милая. Это просто. — Степан встал на ноги и протянул ей руку. — Идем к остальным, Полина. Ирина переживает. Костер прогорел, ребята шашлык жарят. Чувствуешь, запах какой!

Полина машинально вложила свою ладонь в его руку. Поднялась с его помощью и даже не воспротивилась, когда Степан, вытащив из кармана джинсов крохотную расческу, принялся приглаживать ей волосы. Она все думала и думала над его бесхитростными словами, которые таили в себе глубокий всеобъемлющий смысл.

— Посмотри на меня, — попросил он, и когда Полина подняла к нему лицо, вытер ей щеки и слегка подул на них. — Сейчас все пройдет.

— Да, наверное, — произнесла она еле слышно, с изумлением рассматривая его. Почему он казался ей прежде напыщенным стареющим ловеласом? У него же такое открытое, такое доброе лицо! — Степа, а ты… Ты все еще любишь меня?

— Хм-м. — Он улыбнулся ей лукаво и мудро, прекрасно понимая, что Полине сейчас не нужна его любовь. И еще не факт, что когда-нибудь будет нужна, но лишать ее веры во что-то прямо здесь и прямо сейчас он не собирался, поэтому ответил честно: — Больше жизни, Полина. Идем…

— Сейчас пойдем, не торопи. — Она вдруг покраснела и, запинаясь, проговорила: — Степка, вот если ты сказал, что новая жизнь, да?..

— Ну. — Он взял ее за руку и повел, упирающуюся, из зарослей к дому, из-за угла которого раз, наверное, уже сотый выглядывала Ирина — ее не пускал к ним Давыдов.

— Тогда это… давай, что ли, девочку родим, а, Степка? — быстро проговорила Полина, сама себя считая при этом душевнобольной. Но почему-то ей вдруг остро захотелось сказать ему сейчас именно это.

— А почему же одну девочку-то, давай уж тогда и мальчика! — Он рассмеялся и, не останавливаясь, оглянулся на нее.

Полина, в длинной трикотажной юбке и футболке, брела, спотыкаясь на каждой кочке. Волосы, которые он тщетно пытался ей расчесать, так и висели неряшливыми прядками. Лицо сильно опухло, и от той красавицы, которую он всегда знал и любил, мало что сейчас осталось в женщине, идущей за ним. Но она шла за ним, и в этом было для него столько смысла, что ему просто душу выворачивало.

— Посмотрим, — произнес он лаконично, ответив на ее вопрос с большим опозданием. — Для начала неплохо было бы тебе полюбить меня.