Галина Романова - Крестный папа

Парень пристально смотрел на нее из глубокого проема двери соседней квартиры и свистящим шепотом отдавал приказания:

— Открывай дверь… Только тихо… И не дергайся…

При других обстоятельствах Лариса послала бы его куда подальше, сопроводив свое послание каким-нибудь презрительным всплеском вроде: «Да пошел ты!..» или «Щщас, ага!». Однако сейчас обстоятельства сложились явно не в ее пользу.

Он стоял, как-то странно опершись о дверь Ольги Ивановны, находящейся на гастролях где-то в Испании, будто был уверен в том, что дверь за ним не откроется и оттуда не выскочит с истошным визгом хозяйка квартиры. Но, может быть, у него просто не было времени об этом подумать? Или ума не хватило?.. Он привалился спиной к двери известной пианистки, и, нацелив на Ларису пистолет, не переставал приказывать:

— Открывай дверь немедленно, сука! Или я сейчас башку тебе размозжу!..

— Какая разница — сейчас или потом, — все же разлепила она губы и, бросив пакеты с продуктами на пол, принялась дрожащими пальцами нашаривать замочную скважину.

С освещением на их лестничной клетке было просто беда. Нет-нет, у Ларисы был вполне фешенебельный район. Дом из новых архитектурных серий. Да и люди в нем практически все приличные. Но застекленные оконные проемы на лестничных клетках стали в последнее время настоящей проблемой. Кому-то, Ларисе до боли в животе хотелось узнать — кому, ужасно не нравились, и этот «некто» разбивал их с потрясающим постоянством раз в неделю, все больше по понедельникам. Начальница местной жилищной конторы всякий раз багровела лицом, неистово трясла кудряшками и, призывая на голову злоумышленника всевозможные кары, приказывала заменить разбитые стекла целыми. Но на прошлой неделе она неожиданно заболела и легла в больницу. Ее заместитель, флегматичный парень лет двадцати восьми, на все жалобы жильцов вяло пожимал плечами и в конце концов приказал забить окна фанерой.

— Так будет надежнее и… теплее, — ухмыльнулся он, увидев вытянувшиеся лица жильцов.

— Но ведь темно будет, — попытался возразить кто-то.

Сей возмущенный глас не был услышан предприимчивым работником коммунальной службы города, и окно заколотили. И вот уже семь дней Лариса пробиралась белым днем почти в полной темноте, потихоньку сквернословя в адрес этого инициативного заместителя, издавшего к тому же распоряжение о включении света в подъездах лишь в темное время суток…

Ключ дважды повернулся в замке, дверь плавно распахнулась, и, подхватив с пола брошенные ею пакеты, Лариса переступила порог своего жилища.

— Входи, коли настаивал, — буркнула она, не оборачиваясь.

По мягкому щелчку за спиной поняла, что он вошел следом за ней и тихонько запер дверь. Скажите пожалуйста, какая осмотрительность! Не хлопнул, толкнув ее ногой, как это обычно проделывала сама Лариса, а осторожненько так прикрыл и почти беззвучно повернул замочное колесико.

Боится! Точно боится! Скрывается от кого-нибудь! Наверняка от милиции. От кого же еще можно скрываться с такой «пушкой»? Хоть и темно было на лестничной клетке, но у страха, как известно, глаза велики и всевидящи, что и помогло ей рассмотреть и пистолет, и глушитель. Это вам не ракетница и не стартовая безделушка, это было профессиональное орудие убийства, не производящее оглушительного грохота и не привлекающее к себе внимания. Вот только что ему понадобилось от нее? Неужели на чердаке не мог скрыться? Там только что черти не живут — такой кавардак устроили жильцы, не желавшие расставаться со старыми вещами и мебелью. Спрятался бы в старом комоде той же Ольги Ивановны и отсиделся бы до ночи. Комод знатный. Большой и скрипучий. Помнится, поднять его на последний — девятый — этаж с их третьего стоило ей не одной сотни долларов. Что же до начальницы ЖЭКа, то она была одарена дополнительно за то, что с пониманием отнеслась к ностальгическим всплескам пианистки, захламляющей общественные места барахлом…

— Чего замерла? — прохрипел ей в спину парень и слегка подтолкнул к двери кухни. — Иди вперед…

Вот сволочь, а!!! Ее, в ее же собственной квартире, в ее же собственную спину да дулом тыкать!!! Взять бы что-нибудь потяжелее да шандарахнуть ему по башке, чтобы вел себя прилично!

— И не думай так много, — уловил он ее гневные флюиды. — Пусть лошадь думает, у нее голова большая…

— Слушай, ты!! — не выдержала она и, развернувшись к нему, обрушила-таки на него гневную тираду: — Какого черта?! Напросился в гости, так веди себя хотя бы прилично! Мало того, что ты напугал меня до полусмерти, явившись словно черт из табакерки! Мало того, что своим дурацким пистолетом размахиваешь! Так ты еще!..