Марина Серова - Гормон счастья

— Я ему позвоню, и ты сможешь с ним поговорить.

Катя не удивилась, что я собиралась звонить человеку, которого должны объявить в федеральный розыск. Нет, она нисколько не удивилась.

И это еще больше подогрело мое подозрение. Действие коктейля на меня давно закончилось, а с чем большей высоты падаешь, тем больнее. Всем известная аксиома.

Я набрала хорошо знакомый мне номер и передала мобильник Кате:

— Говори.

— Это я, — произнесла Катя в трубку. — Как откуда? Все оттуда же! Оттуда, где ты меня оставил. Чего? Погоди… А в чем тогда дело? Что? Ни-ко-го?

Я сидела, глядя прямо перед собой, и чувствовала, как на меня наваливается что-то неизмеримо тяжелое, что-то дикое рвет меня изнутри и трясет тело мелкой дрожью. Зачесалось под ногтями, словно из-под стильного маникюра прорывались когти той большой кошки, чье имя я носила.

Я с трудом обуздала жуткое желание вцепиться в глаза Кате, а потом выхватить у нее трубку сотового и швырнуть его в стену.

— Он говорит, что никого ко мне не присылал, — бледная как смерть, глядя на меня лихорадочно горящими глазами, выговорила Катерина. — Он бросил трубку.

Я уже не слушала ее. Я подскочила к двери камеры свиданий и отчаянно забарабанила в нее. Открыл недовольный лейтенант, и я вылетела вон, как тигрица из клетки…

Впрочем, почему — тигрица? Ведь Багира — черная пантера.

Стена клуба «Ривароль» бросилась в лобовое стекло, и я едва успела затормозить «Ягуар», так, что между бампером и лепным выступом на стене остался буквально сантиметр.

Из клуба выскочил охранник, начал что-то орать и усиленно жестикулировать, но его разъяренное лицо мелькнуло перед глазами только на секунду, потому что я отвернулась, а когда его тяжелая рука легла на мое плечо и начала выволакивать из салона, я ударила, не глядя. В висок.

Охранник рухнул как подкошенный.

Я перепрыгнула через него и стремительно двинулась к дверям «Ривароля». В них уже возник второй охранник, он прекрасно видел, что произошло с его напарником, и потому тепло встретил меня наведенным в лицо дулом пистолета-пулемета «узи».

— Мне нужен Корсаков, — выговорила я.

— Хрен тебе, а не Корсаков! — рявкнул он в ответ, но тут же на звук его еще не затихшего голоса наложились мерные, цедившиеся по одному, как глотки хорошего коньяка, слова:

— Пропусти ее. Она ко мне. Проходи, Юля.

Я уже успокоилась. Взглянула на оторопевшего охранника и, деловито пройдя мимо него, выговорила с поразившим меня саму насмешливым спокойствием:

— Здравствуй, Володя. Не ожидал так рано? А я вот соскучилась.

— Я тоже, — отозвался он. — Хотя, конечно, я несколько занят. Но для тебя время найду, если Роман Альбертович не оторвет. Ведь ты хотела поговорить со мной? Пойдем.

Мы расположились в небольшой комнате, в которой из мебели были только два кресла и журнальный столик, да в углу стоял огромный телевизор с плоским экраном. Корсаков закурил, хотя до этого я склонности к курению за ним не замечала, и произнес:

— Я тебя слушаю, Юлечка.

— А сам ты не знаешь?

— А что я должен знать? Если ты хочешь рассказать мне об истеричке Кате, так это вчерашний день. Я с ней больше не общаюсь. У девушки не все дома. Она вбила себе в голову, что я должен быть только с ней, и все тут. Хоть кол на голове теши.

— Ну, до таких изысков ты еще не дошел, а вот своим любимым коктейлем поил ее знатно, — усмехнулась я. — Видел бы ты, как она в лице изменилась, когда я ей подсунула пробирку.

— Пробирку? — недоуменно спросил он. — Какую пробирку?

— Ты допустил маленький прокол — слишком подробно рассказал мне о передвижениях Иванова по зданию «Каллисто» и возле него. А загвоздка в том, что ты забыл упомянуть, как Роман подлез к окну женского туалета и налил Кате коктейля. Такой вот у него экстравагантный способ угощать девушек. А она забыла коктейль допить и сунула бокал в нишу возле окна, на подоконнике. Там-то я его и обнаружила. Теперь бокальчик вместе с содержимым — на экспертизе. Такие дела, Володя.

Корсаков улыбнулся и произнес:

— Не порти впечатления о себе, Юля. Ты такая хорошая, когда не строишь из себя Шерлока Холмса. Хотя, откровенно говоря, мне всегда казалось, что к Холмсу ты имеешь большее отношение, нежели, скажем, в юриспруденции.

— А мне недавно показалось, — резко произнесла я, — что ты, мой дорогой Володя, не только тот, кем являешься, но еще и тот, кем уже не являешься.

— Ой, как сложно. Не понимаю, — покачал головой он. — Юлька, да ты прямо как с цепи сорвалась. В чем дело-то?