Марина Серова: Бес в ребро

— Не беспокойтесь, — сказала я. — Наш план не предусматривает использования постороннего транспорта. Мы уйдем на своих двоих.

— А вы — интересная женщина, — вдруг сказал он, будто только что меня увидел. — Может быть, оставите телефончик?

— Нет уж, — покачала я головой. — Уговор есть уговор.

Чернов усмехнулся и прошел к бару. Вернулся он с бутылкой коньяка и двумя бокалами.

— Давайте тогда пропустим по глоточку, что ли, — добродушно предложил он. — Пока вы не кокнули и эту бутылку.

Я не стала возражать. Овалов и Анна застали нас мирно беседующими за бокалом «Курвуазье».

— Ну и как? — волнуясь, спросила Анна, имея в виду свою работу.

Мы были поражены. Овалов исчез. Вместо него в комнату будто вошел еще один пастор. Все — походка, манеры, наклон головы — все было пасторское. Даже лицо, преображенное вмешательством ловких рук Анны, стало лицом герра Ланге. Конечно, столкнувшись с людьми Иван Иваныча лоб в лоб, Овалов неизбежно был бы изобличен, но я надеялась, что нам все-таки удастся избежать тесного контакта. Мы были поражены, но еще больше был поражен сам пастор, который, снова очнувшись, с ужасом увидел самого себя, разгуливающего по комнате как ни в чем не бывало. Он что-то протестующе замычал и неверной рукой схватился за рукоятку пистолета, который мы заботливо пристроили у него под мышкой.

— Решать, конечно, вам, — вежливо сказала я. — Но, предупреждаю, что оружие разряжено и достаете вы его совершенно напрасно. Сейчас вам нужно экономить силы.

Пастор попытался встать, но застонал и рухнул на ковер.

— Если хочешь, чтобы все для тебя закончилось более-менее благополучно, — внушительно сказал ему Чернов, — заруби себе на носу следующее. Будешь вести себя прилично — тебя просто отвезут за город и аккуратно положат на травке. Если будешь дергаться — тебя все равно отвезут, но положат очень неаккуратно. Выбирай, что тебе больше нравится.

Пастор сверкнул на него злыми глазами, но ничего не ответил. В дверь позвонили. Чернов пошел открывать и вернулся с четырьмя квадратными неразговорчивыми парнями, которые, даже не поздоровавшись, проигнорировав лежащего на полу человека, сразу же принялись выносить из квартиры мебель. Они проделывали это с невообразимой быстротой, и за каких-то полтора часа квартира полностью опустела. Не осталось ни одной бумажки, ни одной шпильки, которая могла хотя бы косвенно указать на личность проживавшего здесь человека.

Последнее, что оставалось еще в квартире — засыпанный стеклом и залитый коньяком ковер, на котором лежал бледный окровавленный пастор. Крепыши выжидательно смотрели на Чернова.

— Значит так, — сказал он задумчиво. — Ковер скатать. Со всем, что на нем находится. Барахло отвезете в мой загородный дом. Предварительно заедете в лес. Начинку там аккуратно вытряхните. Она нас не касается — это чужой бизнес. А на обратном пути завезите ковер на городскую свалку. Побрызгайте его чем-нибудь и спалите. А это вам за труды, — он вытащил из кармана тоненькую пачку зеленых купюр и передал одному из парней. — Доступно объяснил?

— Все четко, шеф, — хрипло сказали парни. — Как на ладони.

Они наклонились и одним махом завернули герра Ланге в ковер. Он не издал ни звука. Может быть, обдумывал, что будет говорить Иван Иванычу, когда придется отчитываться за операцию. Без усилий взвалив на плечи тяжеленный ковер, крепыши покинули квартиру. Господин Чернов, стоя у окна, наблюдал, как выезжает со двора грузовик со скарбом.

— Итак, — подытожил он. — Анна здесь больше не живет. Мы уходим. Не буду притворяться, что мне тяжело с вами расставаться, но… дай вам бог! Все, Анна, пошли! Больше ни единой секунды!

Он подхватил Анну под локоть и почти силой повел к выходу — она не сопротивлялась. Уже на пороге он обернулся и напомнил:

— Будете уходить — хорошенько захлопните дверь!

Теперь мы наблюдали в окно, как выезжает со двора джип господина Чернова.

— Какой милый оказался человек! — с теплотой сказала я. — Благодаря ему мы избавились от кучи проблем.

Овалов грустно посмотрел на меня.

— Ну что — пора? — спросил он. Даже голос его звучал теперь гортанно и бесцветно, как у Ланге. Видно, он действительно давно и хорошо его знал.

Мне тоже вдруг стало грустно.

— Пора, — тихо сказала я.

— А что так печально? — удивился Овалов противным пасторским голосом.

— Мне что-то не по себе, — призналась я. — Тебя как будто уже нет.

— Плюнь, — возразил Овалов уже своим голосом. — Думай, что это кино. У кино не бывает плохого конца.