Марина Серова - Девушка с береттой

Навстречу непрошеному гостю вышел второй телохранитель, опять раздались хлопки. Одна из пуль, а может, сразу несколько, попали в гранату, которая сдетонировала. Раздался оглушительный взрыв. Лысого разорвало на мелкие кусочки. Дверные косяки и всю мебель разнесло в щепки. Посыпалась штукатурка.

Чудом уцелевший Науменко выбрался из-под груды стенок и створок развалившегося шкафа. Вокруг все было забрызгано кровью и ошметками плоти. Науменко чуть не стошнило, но он, призвав на помощь всю свою волю, справился с приступом рвоты.

Выбежал в коридор и помчался сломя голову. Все так же проворно и быстро, не замечая своего веса. Тяжело дыша и постоянно оборачиваясь, добрался живым до лестницы. Спустился вниз на два этажа, но тут остановился как вкопанный. Перед ним, внизу на площадке, стоял человек в черной маске.

— Кто вы?! Убирайтесь! Я ведь ничего им не сказал, — кричал Науменко, а затем умоляюще произнес: — За что?

В ужасе стал пятиться назад, хватаясь за перила, чтобы ненароком не споткнуться. Вдруг он уперся в какую-то преграду — это была человеческая фигура.

Ему на шею накинули удавку. Толстяк хотел схватиться за нее руками, чтобы ослабить давление, но было поздно — леска погрузилась в плоть, как нож в теплое масло. Науменко издал гортанный звук, больше похожий на рычание, и захлебнулся собственной кровью.

Он уже повалился на ступеньки, а убийца все еще не отпускал его. Казалось, он старается сдавить ему горло до такой степени, чтобы отрезать голову, а затем забрать ее с собой, как сувенир на память.

Наемник так и сделал. Раскинув руки, на холодном бетоне осталось лежать обезглавленное тело…

Смотря по тому, как множились в ней звуки, отражаясь от стен эхом, комната могла показаться пустой, хотя это было совсем не так. В ней стояли, каждый на своем месте, диван, два кресла, сервант, стол на массивных резных ножках, покрытый бархатной скатертью. Все выдержано в старом стиле — сплошной антиквариат. Таким же был и телефон — большая коробка с дисковым набирателем номера и огромная рогатина, на которой покоилась трубка. Закрученный толстый провод соединял ее с эбеново-черным корпусом.

Втянув голову в плечи, на своем кресле-каталке сидел Османов-старший. Казалось, он тоже обезглавлен, как и увиденный нами ранее Науменко.

Жуткая картина, зрелище не для слабонервных, скажу сразу.

Когда мы подъехали к малосемейке, там уже работала оперативная группа. Попытались пройти в квартиру, но за ограждение нас не пустил милиционер. Его безразличное ко всему происходящему лицо лишь иногда скособочивал нервный тик. Губы почти не шевелились, как у чревовещателя, повторяя хорошо заученные фразы:

«Туда нельзя, не положено. Туда нельзя, не положено. Туда…».

Тело Науменко еще лежало на полу. Фотограф крутился вокруг него, запечатлевая в разных ракурсах. Вспышка то и дело озаряла мрачный лестничный пролет. Почему я догадалась, что это именно наш толстяк? Да потому, что такими габаритами не обладали ни один мой знакомый, ни знакомые Сергея.

Хотя кто теперь его узнает — головы ведь нет. А личное дело, в котором записаны какие-нибудь особые приметы, уничтожить не составит труда, как сказал нам Пестов. Всего лишь одно мгновение — нажал соответствующую клавишу компьютера — и нет человека. Все стало намного легче в наши дни, господа.

Нам стало ясно, что назад ничего уже не вернуть и Науменко не воскресить, а лишний раз светиться перед публикой нам с Барановым тоже не резон.

Поэтому мы отправились прямо к старику, правда, с печальными известиями. Но он уже знал о случившемся несчастье, и мы застигли его в той самой позе опечаленного и сразу постаревшего лет на десять горца.

Его можно понять — он потерял двух своих лучших боевиков.

— Что загрустил, старик? — пытался приободрить его Сергей. — Согласен, я не золотая рыбка, но на мою поддержку можешь рассчитывать.

— Тебе самому поддержка нужна, больше остальных! — ответствовал Османов. — У меня же сейчас только одна головная боль — как бы чего не случилось с Юркой. (Это тот мальчишка, стрелок из кафе.)

— Где он находится в данный момент? — как при официальном допросе поинтересовалась я. Правда, при допросе не интересуются, а «ломают».

Старик поднял глаза и удивленно посмотрел на меня: мол, а чем ты, женщина, помочь можешь? Ему не хотелось отвечать, но он переборол себя — уже какой-то сдвиг в сторону взаимопонимания, небольшой, но все же поворот: