Марина Серова - Осколки любимого сердца

На дворе стоял теплый май, солнце гладило нас по волосам, легкий ветерок шелестел зеленью молодых тополей. Я не лирик, но в такую погоду и отпетому цинику хочется откинуться на спинку стула и, подставив лицо золотистому лучу, воскликнуть что-то вроде: «Как хороша жизнь!»

— Как хорошо! — сказала я. Отодвинула от себя опустевшую вазочку из-под пломбира и действительно откинулась на спинку стула, жмурясь от солнечных бликов, которые бегали по крыше и чистым окнам «Дворянского гнезда». Право же, на солнце это здание сверкало покруче самого дорогого бриллианта.

Теперь мне самой захотелось закурить. Вынув из пачки сигарету и щелкнув зажигалкой, я чуть отодвинулась от столика вместе со стулом: тетя не выносила дыма. И, как оказалось, это перемещение было удачным — сейчас блики на доме не так слепили глаза.

Прищурившись, я разглядывала геометрически правильные выступы и балкончики «Замка», от нечего делать прикидывая — можно ли при желании забраться по ним в нужную квартиру, если бы этого, скажем, потребовала от меня служебная необходимость. По моему раскладу выходило, что для этой цели понадобилось бы как минимум добротное альпинистское снаряжение, а как максимум — уловки киношного каскадера.

«Лет триста назад этот вопрос решался проще, — подумалось лениво. — Клиент просто бросал вниз веревочную лестницу, а телохранитель, то есть оруженосец, или вассал владельца замка, карабкался по ней, цепляясь шпорами за перекладины. Терял при этом шляпу, рвал фламандские кружева, потел и ужасно матерился в душе на своего сюзерена. И если он находился при этом в слабоватой физической форме, то наверняка срывался и падал».

Едва я успела додумать эту небогатую мысль, как в самом верхнем, чердачном окне, распахнутом по случаю тепла, появилась чья-то тень.

— Что там? Куда ты смотришь, Женя? — спросила тетя с явным любопытством. И обернулась.

Я не ответила ей — я смотрела туда. Смотрела очень недолго. Все произошло очень быстро: короткая возня, подробности которой с места, где я сидела, разглядеть было невозможно, слабый вскрик (а может, мне только послышалось?), и вдруг — душераздирающий вопль! Едва начавшись, он тут же оборвался — будто перерезали натянутую струну.

И одновременно сверху, через подоконник самого верхнего этажа, вниз, к устрашающе-убийственным каменным плитам дворика, мешком пролетело и рухнуло что-то живое и тяжелое. Вокруг закричали, люди повыскакивали из-за столиков — оказывается, жуткую картину наблюдала не я одна!

— Женя!!! — истошно закричала тетя и вцепилась в мою руку. — Женя, это она! Та девочка! Она выбросилась из окна!

Я не слушала ее, более того — довольно грубо оттолкнула в сторону. А потом, отшвырнув ногой и мешающие мне пластмассовые стулья, рванула туда, к дворику «Дворянского гнезда». Уцепившись за острые крючья ограды, в два счета перемахнула через нее, спрыгнув на плиты двора. Внимания на это никто не обратил — охрана бестолково суетилась, вызывая во мне здоровое раздражение: двое просто бегали по двору, еще один дрожащими руками утирал с лица пот, и только четвертый, полноватый и лысоватый дядька в синей форменной рубашке, стоял на коленях возле распростертого на бетонных плитах тела.

— Мертва? — спросила я, наклоняясь над той, что всего десять минут назад попросила у меня сигарету.

Охранник ощупал тело, потрогал жилку на шее, поискал пульс, оттянул веки — и медленно поднялся с колен.

— Мертва?!

Мне не ответили.

— Ужас… Ужас… Ужас… — по-бабьи лопотал тот, что утирал с лица пот.

В глазах у меня моментально потемнело — терпеть не могу мужиков, которые ведут себя как слезливая баба.

— Что ты стоишь, болван?! — рявкнула я так, что этот потный дурак вздрогнул и вытянулся передо мной в струнку, преданно поедая меня тупыми, очень близко посаженными глазами. — Порядков не знаешь?! Быстро к телефону! Чтобы «Скорая» была здесь через пять минут!

Это подействовало — торопясь, охранник потянулся одновременно в карман за мобильником и к ремню за рацией.

— Несчастный случай… самоубийство… внезапная смерть… пожалуйста, поскорее… — забормотал он.

А я смотрела на девочку. Она лежала неподвижно, с неестественно вывернутыми руками и ногами и, судя по положению головы, с переломанной шеей. На разметавшиеся по плитам светлые локоны из уголка рта, по подбородку и длинной белой шее алым шнурочком вытекала кровяная струйка. Лужа крови вытекала и из-под головы, волосы быстро намокали в ней, становясь совсем темными. А глаза были открыты — девочка, десять минут назад попросившая у меня сигарету, не отрывала от меня удивленного взгляда. Но жизни в этих глазах уже не было.