Марина Серова - Раб лампы

— Мужики, давайте спокойнее. Нужно сюда автоинспекцию, а если угодно, вот удостоверение у нее есть, и…

— Тогда уж сразу затребуем санкции международного Гаагского суда, — проговорил белобрысый и, достав из кармана небольшой синий футляр, нацепил извлеченные оттуда очки на переносицу и воззрился на меня с оскорбительным, откровенно издевательским интересом.

— Я вижу, что вы получили образование сверх положенных по профилю вашей деятельности пяти классов в десятилетке плюс пяти лет по ходке, — не удержавшись от сарказма, проговорила я.

— Так эта шалава еще и крысится, — проговорил один из бритого дуэта. В его голосе звучало удивление: вероятно, он, профессиональный выколачиватель денег из своих меньших (по размеру) братьев и сестер, не понимал, как одна женщина может возражать сразу четырем мужчинам. — Ладно, ты, баба, поезжай, а этого хлопца нам оставь. Понятно тебе, мамаша? Тебя мы не знаем и знать не желаем, а вот этот цыпик…

— В общем, так, — проговорил белобрысый, который, очевидно, был у них за главного. — По-хорошему не понимают. Я думаю, вам придется проехать с нами.

— Это куда еще? — тихо осведомилась я.

— Для решения проблемы долга. И оплаты моральных затрат, — сладко продолжал очкастый.

— А выломанная дверца будет включена в сумму долга? — неожиданно вмешался Крамер, не торопясь вылезать из машины.

Белобрысый равнодушно пожал плечами и произнес:

— В машину этого козла. А баба сама нарвалась. Ее тоже забираем, мало ли что…

И пошел к джипу, даже не дожидаясь начала исполнения своего приказа.

Толстый рванулся ко мне, и если бы я не выскользнула из зоны досягаемости его внушительного брюха, по-видимому, являющегося главной ударной силой этого молодого человека, то мне пришлось бы плохо: меня просто размазало бы по стойке кузова собственной машины. Но я успела — успела броситься влево и в полете врезать толстому под ребра, как «ножницами» бьют по мячу в падении футболисты. Взвилась моя старомодная плиссированная юбка. Толстый парень выпучил глаза, а вслед за ним — и все остальные. Наверно, никто не ожидал такой прыти от старой клуши! Хорошо еще, что я в полную старуху не загримировалась. Бабку-воительницу.

Участь футбольного мяча, по всей видимости, не вдохновила толстого, потому что он икнул, перегнулся вперед и впечатался лбом в ту самую стойку, тесного контакта с которой я только что избежала. Ударившись, он осовело попятился, поскользнулся в грязи и упал — да надо же, так неудачно, что его приложило — вновь головой, но уже затылком! — о бампер собственного джипа. Удар был такой силы, что отскочили и повисли номера, болтаясь на одном уцелевшем креплении.

Кстати, номера-то оказались навесными, фальшивыми. Под ними были другие — чистенькие, не забрызганные грязью. Московские!

Я успела бросить только один взгляд на эту картину. Двое бритых оказались не такими уж медлительными и громоздкими, как можно было предположить. Один мгновенно встал в боевую стойку каратиста и попытался достать меня ударом правой ноги. Второй оказался еще оперативнее: он выхватил из-под куртки пистолет и, направив на меня, заорал:

— Лежать, сука, замочу!

Но выстрелил не в меня, а в Крамера, который сидел в машине. Хотя Вову, кажется, белобрысый потребовал взять живым. Пуля рассадила лобовое стекло и наверняка угробила бы Вову, если бы он сохранял прежнее положение. Но, на его счастье, он слишком впечатлился моим мастерским ударом, отчего и высунул в окно физиономию с всклокоченными волосами и выпученными глазами. Пуля всего лишь продырявила подголовник кресла.

После этого и худший идиот, чем мой Вова Крамер, понял бы, что из машины пора вываливаться — с прямой целью сохранить в целости и сохранности голову, задницу и прочие органы. Он открыл единственную уцелевшую переднюю дверцу — и плюхнулся в грязь, разбрызгивая жирные ошметки. Дальше наблюдать бултыхание г-на Крамера в грязи и водяных брызгах я не могла. Потому что один из амбалов накатил на меня, как на шарнирах, на коротких мускулистых ногах и выбросил вперед мощный, размером с недозрелый арбузик, кулак. Если бы он попал мне в лицо, то мне, несчастной хрупкой девушке, потребовались бы в лучшем случае услуги стоматолога и пластического хирурга, а в худшем я просто поступила бы на попечение патологоанатома. Но, к счастью, я не была ни несчастной, ни такой уж хрупкой. И потому я успела уклониться от наглого выпада. Дикая ярость вскипела во мне. Тем более — пока я тут барахтаюсь, может ускользнуть Аладьин, на которого я потратила столько времени.