Марина Серова - Анекдот в осенних ботинках

— Та-а-ак, — протянула я. — Значит, если бы я не застала его у себя в квартире, он, может, и не умер бы, так?

— Господи, Таня! — поморщился Киря. — Опять начинаешь? Ну сколько можно объяснять — ты тут совершенно ни при чем. Кто виноват, что наркоман к тебе полез? Если бы не ты, так в другой раз он вляпался бы во что-то подобное. Все равно конец один и тот же! Так что прекрати, пожалуйста, себя изводить!

Кирьянов, похоже, вышел из себя. Но я знала, что такое состояние вспышки длится у него недолго, и через пять минут Киря уже успокоился.

— Я не извожу себя, Володя, — спокойно ответила я, когда Киря умолк и принялся вытирать платком вспотевший лоб. — Просто хочу до конца разобраться в ситуации. Я чувствую вину перед этим парнем. И перед его матерью…

— Снова-здорово! — воскликнул Кирьянов, хлопая себя по коленкам. — И когда ты только угомонишься, Татьяна? И как ты вообще собираешься разбираться? В чем разбираться-то? Ведь парня никто не убивал! Надеюсь, тебе не пришло в голову искать тех, кто сделал его наркоманом?

— Я еще не знаю, что буду делать, — призналась я. — Но мне нужно как-то искупить свою вину. И начну я с разговора с его родственниками.

— Ты ненормальная! — вздохнул Кирьянов. — Я всегда это говорил. Еще понятно, если бы тебе кто-нибудь заказал расследование, хотя тут и расследовать-то нечего. Чушь какая-то! Прости, не понимаю! Ввязываешься черт знает во что, и неизвестно зачем!

— Известно! — упрямо ответила я. — Это нужно мне самой. Я не собираюсь что-либо расследовать. В сущности, ты прав: расследовать действительно нечего. Просто мне нужно привести в порядок свое внутреннее самочувствие.

— Поступай как знаешь, — махнул рукой Киря. — Хотя мне казалось, что благодаря недавней информации ты уже привела в порядок свои мысли и чувства.

Киря нахмурился и ушел в зал. Там он уселся на диван с газетой и демонстративно не обращал на меня внимания. Я знала, что долго Кирьянов не выдержит, поэтому не делала попытки к сближению. Тем более что он не поспешил на свою службу. Это значит, во-первых, что у него там сейчас нет особых дел. А во-вторых — Киря не хочет оставлять меня одну в надежде, что я переменю свое решение и заверю его, что в самом деле забыла всю эту историю и общение с родителями погибшего считаю полной чушью. Но дело было как раз в том, что я так не думала.

Буквально через пять минут Кирьянов отложил газету и посмотрел на меня.

— Ну что, ты поняла, что затеяла глупость? — примирительно спросил он.

Я вынуждена была его разочаровать и сказала:

— Киря, дай мне адрес этого парня! И его родных. Я просто с ними побеседую. Если не дашь, так я и сама смогу его узнать в другом месте, ты же понимаешь.

Киря только вздохнул. Некоторое время он походил по комнате туда-сюда, потом все так же молча достал из кармана своего пиджака блокнот, выдернул из него чистый листочек и что-то на нем написал. Я поспешила взять его, поблагодарив Володю. Тот пожал плечами и довольно сухо сказал:

— Мне пора. Дело о смерти Звягинцева закрыто. Но если мать попробует его опротестовать, тебе, возможно, придется выступить свидетелем.

— Вот поэтому я и хочу с ней встретиться, — проговорила я, но Киря меня уже не слушал. Он вышел из моей квартиры и стал спускаться вниз. Я же решила не тратить времени даром. Немедленно сварив себе кофе на две чашки, выпила их одну за другой, попутно одеваясь и накладывая легкий макияж. Затем спустилась во двор, завела свою «девятку» и отправилась к родным Андрея.

Жили они в однокомнатной квартире на улице Чехова, что находилась довольно далеко от моего дома. На звонок открыла худенькая женщина с темными кругами под глазами. Выглядела она лет на шестьдесят, хотя, присмотревшись, я поняла, что ей на самом деле гораздо меньше. Видимо, ее подкосило известие о сыне.

Я вдруг почувствовала угрызения совести. Черт, совсем не подумала о том, что приперлась в совершенно неподходящий момент! Ведь людям сейчас, мягко говоря, ни до кого. К тому же к этому примешивалось некоторое чувство вины за смерть Андрея. В самом деле, что я скажу его матери? Что ко мне залез ее сын, я его застала, потом врезала как следует… Материнская любовь неизбежно возьмет верх над объективностью.

Ладно, все равно уже пришла. Попробую вести себя как можно мягче и тактичнее.

— Вы меня извините, пожалуйста, — вложив в свое обращение максимум сочувствия и уважения к ее горю, сказала я женщине. — Мне необходимо поговорить с вами насчет вашего сына…