Марина Серова - Милый монстр

— Да. Я предполагаю, что все было так: Валерий Аркадьевич очень жестоко наказал своего сына, выпоров его хлыстом, отчего у того начался нервный припадок. В состоянии аффекта он схватил пистолет, который я еще утром видела лежащим на столе, — по-видимому, Василовский в очередной раз тренировал свою меткость и забыл повесить оружие на место.

— Почему пистолет был заряжен боевыми патронами?

— Насколько я знаю, это было одной из особенностей Валерия Аркадьевича — он всегда стрелял только по-настоящему, а холостые патроны не использовал вовсе, так как считал их жалким искусственным заменителем. На природе ему нужна была настоящая отдача от выстрела, особенно если выстрел производился из охотничьего ружья. Возможно, по привычке он использовал боевые патроны и в других видах оружия.

— Но пистолет не был найден. Где же он?

— Я… это я спрятала его. Поймите, как только оружие было бы обнаружено, то подозрение наверняка возникло бы и пало на Никиту. Возможно, подумали бы, что он изучал пистолет и случайно направил его на отца, или же додумались бы до истинной версии преступления. А так — нет оружия, нет и явных указок на участие мальчика в невольном преступлении.

— Что случилось после того, как вы застали Никиту в истерическом припадке?

— Я сама очень напугалась и не знала, что мне делать и куда спрятать Никиту. Я хотела увезти его с собой, но это не представлялось возможным, вы же понимаете. Тем более что в тот момент я еще не решила, куда поеду, знала лишь, что не смогу находиться в доме ни минуты. Никита кричал и плакал, а я подумала, что если сейчас скроюсь, то никому не придет в голову, что я присутствовала здесь в день убийства и даже знаю, кто его совершил. Кто бы мог подумать, что убийца — восьмилетний ребенок?

Никто — была вынуждена признать я. Даже у меня, после проведения многочисленных расследований, повидавшей на своем веку всякое, не возникло мысли о том, что преступление может оказаться таким нетрадиционным, и уж тем более я не думала, что маленький ребенок окажется невольным преступником. Эльмирин расчет был верным: на Никиту никто не обратил внимания, а его болезнь приняли за следствие сильнейшего нервного потрясения. Чем она, впрочем, и являлась. Кому могло прийти в голову, что потрясение произошло в результате самостоятельно совершенных действий, а не увиденной сцены убийства?

Эльмира тем временем продолжала свой рассказ. После того, как она приняла решение инсценировать умышленное убийство Василовского неизвестным, следовало, во-первых, скрыть оружие, что и было сделано, а во-вторых, остаться незамеченной. Она очень боялась, что при выходе из дома встретит возвращающуюся хозяйку, но этого не произошло. Около одиннадцати вечера она покинула дом Василовских и отправилась на ближайшую железнодорожную станцию, расположенную в деревне Радостное, поскольку она была самой близкой к элитному району Чарующее.

— Никита остался в библиотеке?

— Да. Единственное, что я сделала, так это перенесла его за стеллаж и посадила там на ковер, чтобы создавалось впечатление, что он прятался от преступника. Мне стоило большого труда сладить с ним, в нервном припадке у него появилась недюжинная сила, однако я все же справилась. К этому времени мальчик ничего не мог сказать, он только всхлипывал, к счастью, негромко. Я слышала, что в таком состоянии некоторые люди начинают ужасно кричать, а это могло бы привлечь внимание соседей к дому.

— Вы не побоялись, что, когда Никита придет в себя, он расскажет, как все было на самом деле? Ведь вы же не могли знать, что у него разовьется психическая болезнь и он будет отправлен на лечение в клинику?

— Я мало думала в тот момент, мне важно было лишь одно: избавить Никиту от наказания. Придумать нечто лучшее я не могла, да и не старалась, мне было не до того. Я не взяла свои вещи, чтобы не привлекать внимания к тому, что была в доме, а сломя голову бросилась вон. Это было ужасно, я знала, что поступаю неправильно, что это может привести к негативным последствиям, но рассказать милиции все, как было, тоже не могла. Поймите это.

Я понимала. Хотя Эльмира не говорила об этом прямым текстом, однако она, безусловно, понимала, что, рассказав о событиях того дня, наверняка подставила бы и себя тоже. Версия убийства отца ребенком выглядела довольно неординарно, совсем как в американском психологическом триллере, и, возможно, именно потому, что в ней присутствовало нечто киношное, она казалась неправдоподобной. А с другой стороны, кто спорит, что психически больные люди, склонные к истерии и нервным припадкам, способны на многое, в том числе и на убийство?